Андрей Газаев - Исход

Увы. Дом встретил Деда пыльной пустотой. Медленно обойдя все комнаты, остановился у книжного шкафа. С бережно помещенной в стеклянную рамку фотографии, смотрела та самая женщина, которую так неожиданно встретил и полюбил. И рядом с ней две ее прекрасные дочери, Иринка и Настенька. А чуть левее, на этой же полке стояла довольно большая, подарочная статуэтка афалины, грациозно выпрыгивающей из моря.

Он помнил этого дельфина, он сам же и подарил его Лексе. Своей Лексе. Он помнил, как все начиналось. Май месяц. Дела привели его на побережье Черного моря, в поселок Небуг. Приехал рано утром и уже часам к трем все закончил, можно было смело отправляться домой. Но как-то не хотелось, вот так вот, сразу. Да и устал, если честно. Море еще холодное, не искупаешься, разве что ноги помочить. Значит, решено, двигаем на пляж, потом пообедать, отдохнуть часок другой и ближе к ночи, домой.

Вот на этом самом пляже они и встретились. Оба делали одно, и тоже, бродили по воде, у самого берега, благо волны почти не было, и делали вид, что еще ни капельки не замерзли. Пара ничего не значащих фраз, шутка и как водится, анекдот в тему. А потом приглашение на обед с шашлыком. Именно за обедом в ближайшем, весьма приличном заведении, Дед понял, что не может оторвать взгляд от ее зеленых, искрящихся глаз. И тонет, в них, как в сладком омуте нежности.

Все закончилось тем, что плюнув на все и вся, договорившись и заплатив, сколько положено, поселился в пустующем номере санатория «Ямал», что красиво возвышается на горе, над поселком, с одной стороны, и морем, с другой. Почему именно здесь? Да потому, что в этом же санатории, вот уже третий день отдыхает Лекса.

Время пробежало незаметно, но его хватило, что бы два человека почувствовали, что нашли друг друга. Два сердца связала золотая ниточка любви, две одинокие души нашли свои половинки. Но, к сожалению, пришла пора возвращаться.

Дед довез любимую до Отрадной, где под присмотром бабушки, находились ее дочери. Расставание было печальным, но он дал обещание приехать уже в июле, приехать как минимум на недельку, а то и дольше. И каждый день вспоминал об этом. Каждый день думал о своей любимой и представлял, как они будут жить все вместе. И неважно где, неважно как, главное, вместе. Почти каждый день звонил. До шестого июня. До того самого, проклятого дня, когда начался Исход.

Сейчас, оглядываясь назад, Дед отчаянно корил себя, за то, что всего несколько раз успел позвонить, во время этого ада, пока еще работала связь, и ни разу не примчался. Ему было одновременно стыдно и горько, и даже понимание того, что он просто не мог, что почти каждую ночь он выводил детей, не спасало его от чувства вины. И вот теперь он здесь, в доме любимой. Но уже поздно, слишком поздно. Ее уже нет. Вместо теплых, ласковых рук и губ, его ждут холодные объятия пустоты одиночества.

Первые несколько дней, Дед еще держался. Навел порядок в доме Лексы, каждый день таскал воду из колодца, топил баньку, парился до остервенения. Ходил на речку, сидя у воды, перебирал в ладонях камушки, метаясь в паутине воспоминаний. Здесь, в этой реальности жила любимое солнышко Лекса, и здесь же, но уже непонятно где и как, он гладил рыжие волосы славной и замечательной Виори. Не понимая самого себя, отдавая все свои чувства сразу двум женщинам, он мучился и страдал. Пытаясь отвлечься, обмануть самого себя, неоднократно поднимался на гору, исходил вдоль и поперек весь лес. На пятый день не выдержал, решил ехать в Москву, искать брата и сестру. Но «Вита» оказалась мертвой.

И выстроившись похоронной чередой, один за другим медленно поползли мучительные, наполненные болью и отчаянием дни.

К середине второй недели, Дед начал потихоньку выплывать в реальность. Разум не может все время находится в подавленном состоянии, он защищается, он требует противоположных эмоций и действия. Нельзя сказать, что все это время, Дед существовал в глубокой депрессии и лежал пластом. Нет, вовсе нет. Он как мог, боролся, отвлекая от черных мыслей, нагружал себя физическим трудом. И все же негативные эмоции преобладали.

Он все никак не мог понять, что происходит. Почему он до сих пор находится здесь, в этом умирающем, обреченном мире. Почему он стал не нужен? Или он еще не все сделал? Да, именно не все. Разум зацепился за эту спасительную мысль и начал интенсивно искать выходы. Он еще не все сделал на этой земле, требуется еще что-то. Но раз нет инструкций, значит, он должен додуматься до необходимого решения сам. И указание должно лежать на поверхности. Вполне вероятно, что он что-то не заметил, где-то просмотрел.

Вернулся в дом и начал предельно внимательно, сантиметр за сантиметром осматривать внутреннее убранство. Зал — ничего. Детская комната — тоже самое. Далее спальня Лексы. И вот здесь, уже пройдя взглядом, словно почувствовав какой-то укол, неожиданно вернулся. Статуэтка дельфина, та самая, привезенная с моря. Он же сам перенес ее сюда с книжной полки, поставил на прикроватную тумбочку. Но при этом совершенно выпустил из внимания, а точнее, попросту забыл, что в ее постаменте, имитирующем морские волны, есть отдел. Небольшая коробочка, сантиметров десять в ширину и пятнадцать в длину.

Надежда вспыхнула мгновенно, горячим огнем опалив грудь. Дед бережно взял статуэтку и открыл коробочку и мир едва не померк в его глазах. Чувствуя, как подкашиваются разом ослабевшие ноги, он медленно опустился на кровать. Тугой горячий ком спекся в горле, перехватив дыхание, спина и руки покрылись «гусиной кожей», маленькие капли холодного пота выступили на лбу.

Несколько долгих секунд, растянувшихся на миллиарды лет, Дед сидел и смотрел на лежащую в коробочке фотографию. Она была сделана в дворе этого дома и судя по отпечатанной дате, это произошло за два дня до начала исхода. И на этой фотографии, на деревянных порожках жома, сидели, радостно улыбаясь, две женщины, Лекса и рыжеволосая Виори. Одну из которых он любил беззаветно и мечтал видеть своей женой, а вторую считал своим виртуальным ангелом-хранителем и к которой тоже питал весьма нежные чувства.

Но как такое может быть? Значит Лекса и Виори, были подругами? Может, именно поэтому, ангел-хранитель встречала его здесь в этом доме, только в другой реальности, в тех самых Поцелуях? И в этот момент он неожиданно вспомнил слова старой женщины, сказанные ему по приезду сюда. Тогда он находился в шоковом состоянии и не особо понимал, о чем она говорила ему. Ее слова словно таяли в холодном слое пустоты и растерянности, залепившем его сознание. И вот сейчас он вспомнил все. «Нету ее, давно уже нету. Ни ее, ни этой, рыжеволосой», — сказала тогда старая женщина в ответ на его вопрос о Лексе.