Франсуа Делоне - Нельзя оставаться людьми

— А вы-то как относитесь к бессмертию? — спросил Даута.

— Нормально. Но дело не в личном отношении. Нам важно, какую нагрузку несет идея. Объединяет она или разъединяет людей.

— Что-то не понял.

Евстроп помолчал немного и начал рассказывать.

— Был у меня Там напарник. Звали Ирбатом. Бурят. И была у него одна особенность — цеплялся к словам и комментировал с точки зрения «эти слова к дружбе или к ссоре». Со стороны выглядело, будто он учит жить. Мужики плевались. А он никого он не хотел обижать, простой был. На мир так смотрел, игра такая. Как-то раз завели разговор про капитализм-социализм. Одни хвалят, другие ругают. У всех мнение есть. Ирбат в разговор влез: «капитализм — плохо». «Да чего плохого-то?!» «Там — всё сам. Сам в своей беде виноват. Каждый только себе. Это людей расталкивает», — ответил Ирбат. «А социализм?» «Социализм — хорошо. Там все друг за дружку. Сам погибай, товарища выручай. Это людей делает вместе». Ну, позаткнулись тогда все. Свернулся спор.

Евстроп грустно усмехнулся и продолжил:

— Мы с ним часто в эту игру играли. «Возьми от жизни всё» — всё себе, разъединяет, плохо. «Не будь лохом» — недоверие к ближнему, разъединяет, плохо. Что хорошо, а что плохо, легко понять, если совесть есть.

Даута попробовал понять про бессмертие — хорошо оно или плохо. Будет такая идея людей разъединять или объединять? Что-то запутался. Какая идея у бессмертия?! Никакой. Единственное, что пришло в голову, так это, что смертный бессмертному — не товарищ. А Евстроп сказал:

— Твое бессмертие я не могу через Ирбатову игру пропустить. Потому что оно вне культуры, снаружи. Но людей объединяет культура, а бессмертие культуре угрожает. Люди не пойдут за тобой, чужой ты им со своей идеей. Всем людям чужой. А значит одинокий. Мы же людей объединять пытаемся. Поэтому, Вова, мы твое бессмертие не поддержим.

Даута вздохнул и взялся за подбородок. «Значит, не помощники они мне».

— Зачем вы все это делаете?

— Что именно? Людей собираем?

— Да.

Евстроп рассказал, что их заботит будущее человечества. И не только их. Некоторые автономки объединены идеей действия — надо что-то делать, а не просто разговаривать. Просто жить и тратить ресурсы, тратить время — это безответственно по отношению к будущим поколениям.

В общих чертах уже выработан план защиты от будущих угроз: понятно, что надо делать, что исследовать, какие прилагать усилия. Ирбочку возглавляет Отец Тритий, там прогностический центр есть, сейчас копят ресурсы, собираются строить новые автономки.

— Надеетесь, что вместе получится? — спросил Даута. — Может зря? Люди слабы.

— Все войны, все мировые угрозы хорошо показывают, что могут люди, когда они вместе берутся за дело. Люди сильны. Это очень важно понять, что люди очень многое могут, когда объединяются. Беда в том, что сложно объединять. Во-первых, люди принимают проблемы будущего абстрактно, не лично. Поговорить готовы, но делать ничего не желают. Во-вторых, сейчас широко распространена культура «каждый сам за себя».

— Да… Интересно, откуда такая культура взялась? Кто-то специально ее насаждает?

— Не знаю. Но с одним человеком легче разобраться, чем с десятью — это факт. — Евстроп усмехнулся. — Помнишь детскую песенку про дружбу?

— Какую еще песенку? — Даута пугливо покосился на Евстропа.

— Да помнишь. Все помнят… Сейчас напою, — ответил Евстроп и запел:

— Если с другом вышел в путь, если с другом вышел в путь…

Даута улыбнулся и подхватил:

— Веселей дорога!

Евстроп прервал пение и энергично помахал протезом пальца, будто грозил кому-то впереди на дороге:

— Вот! Вот зачем дружба. Вместе веселее. Качество жизни лучше. Смысла в жизни становится больше с друзьями… И вся песня такая. Обожаю ее. Так просто, по-детски, сказано, почему вместе лучше, чем раздельно… — он опять улыбнулся и негромко с теплотой произнес еще строчку из песни: — Без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями — много.

Потом завели разговор про свободу воли, про судьбу. Договаривали уже, когда подъехали к дому Дауты.

— Так что? Надо отречься от бессмертия, чтобы к вам попасть?

— Никто не неволит, Вова. Но так тебе будет легче.

— А Тритий не станет возражать?

— Не станет. Можешь хоть сегодня к нам перебираться.

— Так уверенно за него говоришь.

— Я его хорошо знаю. Тритий мой отец.

Даута поднял брови и отрицательно покачал головой:

— Не соскучишься с вами.

Потом достал телефон, вбил продиктованный номер Евстропа, сделал звонок. У Евстропа из кармана зазвучала музыка.

— Как же тебя назвать? — вслух спросил Даута, тыкая на кнопки в телефоне.

— В миру я — Евстроп Тритиевич Лаврентьев, — сказал, улыбаясь Евстроп.

— Что у вас за фамилия такая? — наигранно сокрушенно, еле сдерживая смех, отозвался Даута.

Посидели, помолчали. Пора расходиться. Или нет, еще чуть-чуть.

— Какой у тебя позывной был Там? — просил Даута.

Евстроп посмотрел серьезно, потом улыбнулся.

— Бомба. А у тебя?

— А у меня — Даута, — ответил с детской, бесхитростной улыбкой Даута.

— Почему даута? — Евстроп вскинул брови. — Что это значит?

— Фамилия у меня такая. Даута.

Евстроп посмотрел секунду, будто чуя розыгрыш, и расхохотался во все горло.

— Даута, блин! Ха-ха-ха!

Вовка расхохотался следом.

— На себя посмотри, Евстроп Тритьевич Бомба!

На том и распрощались. Бывает так, живешь рядом с человеком полжизни, а сказать друг другу нечего. Хотя вроде хороший человек, верный товарищ. А бывает, встретишь кого-то, и мгновенно искра проскочит, — душа родная, отпускать не хочется. Владимир Николаевич поднимался в лифте и, погруженный в мысли, осторожно водил ногтем по светящейся кнопке своего родного этажа.

Мать накрывала обед, с удовольствием поглядывая на ожившего сына. Владимир с отцом сидели за столом. Трапезу не начинали, дожидаясь, когда мать закончит и тоже сядет к ним. Владимир, оживленно жестикулируя, рассказывал про Ирбочку.

— И что ты решил? — спросила мать, садясь за стол.

Владимир съел первую ложку горячего супа, чуть ожегшись. Не остерегся в пылу рассказа. Выступили слезинки.

— Ух. Горячо, — сказал он. — Я еще не решил.

Отец, жуя, неодобрительно крякнул и произнес недовольно:

— Что тут решать?!

— А бессмертие?

— Вова, — с мольбой отозвалась мама, — какое опять бессмертие?

— Эликсир бессмертия.

Отец, отправляя ложку в рот, глянул на Владимира исподлобья. Мать вздохнула и принялась за еду. Владимиру тоже расхотелось говорить. Он ел насуплено, размышляя, что ему теперь делать, в каких интернетах и что искать. Вдруг вспомнил про двоюродного брата, Серегу Лурасеева.

— Мам, ты говорила, что Сергей сейчас в университете работает?