Чайна Мьевилль - Неприкаянные письма

Мой отец, Питер Макконахи, был специалистом по взрывному делу в британской армии. Мы, возможно, назвали бы его спецом по обезвреживанию бомб. Работу свою он любил и делал ее блестяще. Однако с такой работой, как у отца, есть одна трудность: при любой ошибке могут погибнуть люди. Отец обезвреживал устройство, установленное внутри полицейского участка в Кувейте: шли времена пожинать последствия американских бомбежек Ливии. Пока он работал, часть пола рухнула, бомба пришла в действие и убила троих кувейтских полицейских и пятерых служащих организации международной помощи этажом ниже. По вопиющей случайности (несколько сотен солдат назвали это чудом) отец уцелел. Все, включая официальную комиссию по расследованию происшествия, сошлись в том, что отца винить не в чем, только это не помешало ему винить самого себя. Он убил себя в следующей командировке, разряжая заложенную в машину бомбу. Его гражданские друзья пришли в ужас, армейские коллеги были опечалены и сильно поражены. Отец был кадровым военным, обученным управляться со всякими неожиданностями. В конце концов, впрочем, они смирились и служили себе дальше, потому как – что еще им оставалось? Смерть отца невозможно было ни предвидеть, ни предотвратить. Никогда не знаешь, как поведет себя перенесший потрясение человек, пока этого не случится.

Когда это произошло, я училась в университете, здесь, в Манчестере. Я не рассказывала никому. По моему отцу устроили поминальную службу, на которой я присутствовала, однако оставляла всех в убеждении, что попросту наведалась на недельку домой, только и всего. Было это незадолго до летних каникул, когда я выехала из студенческого общежития и переселилась в частное жилье с тремя другими женщинами, среди которых была и Аня. Не сомневаюсь, что именно из-за смены адреса (едва ли не в момент смерти отца) я и получила его письмо, уже после выпуска. Кто-то случайно увидел меня в коридоре и передал письмо: очевидно, канцелярия общежития больше года вовсю его футболила.

Увидеть почерк отца на конверте, порывистый, слегка небрежный почерк, который всегда так не вязался с его внешним хладнокровием, почерк, который я узнавала, когда вскрывала письма Люси Дэвис и так старалась забыть – как выразилась Селена, словно привидение увидеть. По почтовому штампу я поняла, что отец отправил письмо примерно за неделю до гибели – слишком поздно, чтобы оно добралось до меня, опередив неминуемое, но и вполне заранее, чтобы предотвратить перехват письма и использование его как улики. Оно проскочило сквозь Сеть, вероятно, в большей мере, нежели рассчитывал отец, хотя мне было ясно, что он это спланировал, как планировал все и всегда – до последней мелочи.

В письме отец рассказал мне историю своих отношений с военной переводчицей Люси Дэвис, как Люси забеременела и родила ребенка, маленькую девочку, названную Сарой. «Меня при рождении Сары не было, – писал мой отец, – о чем я до сего дня жалею» . Отец признался, что любил Люси так, как, сам считал, любить невозможно. «Я любил твою маму, – писал он, – но мы были слишком похожими, так рвались быть независимыми, что никогда не позволяли себе нуждаться друг в друге, как следует не нуждались, даже после того, как ты родилась. Об этом я тоже жалею». Отец пытался убедить Люси остаться с ним, но ей не хотелось быть ответственной за его развод. Во всяком случае, так она ему объяснила, хотя, подозреваю, не хотелось ей быть ответственной как раз за отца. Видимо, она сознавала, каким холодным он мог быть подчас, недоступным, как дно океана, и таким же мрачным.

Какова бы ни была правда, то, что отец счел отказом Люси, и вынудило его утратить свое легендарное самообладание. Он подговорил двух своих сослуживцев (один Бог знает как) помочь ему похитить свою дочь Сару. «Я хотел только припугнуть ее, – писал он, имея в виду Люси. – Хотел показать ей, насколько я ей нужен. Она должна была знать, что я скорее бы умер, нежели причинил боль Саре. Я был таким глупцом, Айлин, и я сейчас так… так сожалею» .

Саре Дэвис было тогда пять лет. Солдаты держали ее в пустом доме на северной стороне Солсберийской равнины, милях в десяти от деревушки Тайтрингтон и домика, который ее мать арендовала у армии. Солдаты оставались с девочкой по очереди, делали ей бутерброды, читали ей сказки, мультики смотрели. Люди они были сострадательные, сами отцы, наряду с тем, что солдаты говорили, будто у той отпуск. Была ли она напугана? По-моему, должна была быть. Дети, как солдаты: всегда знают, когда что-то не так, сколько бы взрослые ни уверяли их в обратном.

Чего отец рассчитывал добиться этим, я понятия не имею. Через пять дней он пришел в себя и отвез Сару домой. Он остановил машину за углом от домика Люси и велел Саре шагать под горку. «Мама твоя тебя подождет, – сказал он. – Иди, не беги».

Но, конечно же, Сара побежала – со всех ног. Она хотела увидеть свою маму. Хотела убежать от этого высокого мужчины, который так странно себя вел. Улица была тихой, но даже по тихим улицам что-нибудь да ездит. Люси увидела бегущую к ней дочь и бросилась ей навстречу, боясь, как бы от возбуждения Сара случайно не свалилась с тротуара.

Люси сбила проезжавшая машина, когда та переходила улицу. Стремясь побыстрей добраться до Сары, она не заметила машину, несмотря на то что, как позже подтверждали свидетели, та двигалась довольно медленно. Люси Дэвис не погибла, но получила серьезные ранения головы, в результате чего мозг ее был поврежден, и она стала неспособна не то что ухаживать за дочерью, но даже узнавать ее. Сару Дэвис отдали под социальную опеку, откуда она быстро попала к приемным родителям. В конечном счете приемным родителям разрешили удочерить ее.

Мой отец, Питер Макконахи, уехал. Ни водитель машины, ни трое очевидцев, бросившихся к месту происшествия, не видели, как он уезжал. Поскольку остановился он на соседней улице, то так и не увидел, что в точности произошло, хотя слышал, как закричала Люси. «Я страшился рассказывать тебе об этом , – писал отец. – Однако решил, что у тебя есть право знать, что у тебя есть сводная сестра» .

Он приложил фотографию Сары, такую же, как и та, что я видела раньше, с письмом к Люси. Вероятно, она была у него единственной. Я голову ломала над тем, кто возвратил письмо ему, кто все эти годы пересылал письма в наш дом в Солсбери. Один из сослуживцев отца, все еще прикрывавший ему спину? Или кто-то другой, враг, желавший, чтобы отец убедился, что тайна его известна, что это лишь вопрос времени, чтобы правда вышла наружу?

Что это за мука, могу себе только представить. Я вернула письмо и фотографию в конверт и спрятала его в стол, под кипу бумаг и всякой всячины. Я всегда держу их у себя, но никогда больше не смотрела на фотографию и не вынимала из конверта письмо почитать. К тому времени, когда письмо добралось до меня, вести в нем уже устарели. Сара стала двумя годами старше, а отец был два года как мертв. Я всегда по-особому относилась к своему отцу. Теперь приходилось отношение менять. Саре сейчас, поди, уже за двадцать. Обо мне она ничего не знает. Лучше ли оставлять все, как оно есть, или нет – я понятия не имею.