Генри Олди - Книга магов (антология)

Он снова надолго замолчал. Ксюша, так и не дождавшись продолжения, заговорила сама:

— Вот ты говоришь: языческая культура. Какая же это культура, если даже боги явно заимствованы у других народов? Вот Семаргл из пантеона Владимира 980 года — это же иранское божество. Крылатая собака, покровитель семян и ростков.

— Семаргл… — Голос Олега сочился ядовитой издевкой. — Семаргл из пантеона Владимира… Хитер был, аки змий, князь Владимир по прозванию Красно Солнышко, по другому прозванию — Святый… Хитро выдумал — за десять лет до крещения Руси, готовя оное, учинить реформу язычеству. Зачем? Вместо Рода — великого доброго бога — над прочими богами поставил громовержца Перуна, дабы мрачностью его отворотить мир от язычества, дабы отделить поклонение языческим богам от почитания пращуров, без коего на Руси человек — не человек. И Семаргда, крылатого пса, мудро выдумал меж богами поставить… — Олег говорил, а сам не сводил глаз с пятна на стене (да нет, это все-таки не просто пятно). — Приучить хотел иноземным богам кланяться. Благо, издревле был на Руси похожий обличьем бог Переплут…

А темнеющее под штукатуркой пятно все явственней. проступало чертами человечьего лика, словно бы лик этот таился в глубине постепенно обретающей прозрачность стены, словно бы близился он теперь, креп, копил в себе сумрачную черноту, и она — чернота — изливалась из плоскости каменной кладки, обволакивала, манила скорым пониманием доселе непостижимого, недоступного разуму… И Олег говорил, говорил, взвинчивая себя в непонятном неистовстве:

— Не в том великая вина христиан, что веру свою утверждали, а в том, КАК они утверждали ее. По местам, идеже стояша кумири бога Велеса, поставляли церьквы святому Власию; и с иными богами тако же творили, дабы люд, моленьями на привычном месте привычным богам возносимыми, крепил существо новой, не своей веры, чужой… А монаси, аки волци алчущи ходящи среди людей, оных во скотьи покорный превращали, заповедуя не противиться злу; навий же нарекоша бранно, яко те по словеси монасей суть козлища поганьскыи…

Его голос сорвался на злобный хрип, тело напряглось и дергалось, словно в припадке. Ксюша с ужасом заметила проступившую на Олеговых губах пену и не выдержала, вцепилась в него обеими руками, затрясла изо всех сил:

— Прекрати! Прекрати немедленно!..

Она еще долго кричала что-то пронзительное и бессвязное, прежде чем обмякли закаменевшие мышцы Олега, прежде чем неуверенная осмысленность появилась в его потерявших блеск и глубину глазах.

А потом они лежали молча, крепко прижавшись друг к другу, и Олег гладил Ксюшу трясущейся непослушной рукой, а сам исподтишка и с опаской поглядывал на стену. Но на стене снова был лишь неприглядный грязный подтек и ничего кроме…

Только почувствовав, что Олег немного успокоился, Ксюша осмелилась тихонько спросить:

— Что это на тебя напало такое?

— Не знаю. Устал, наверное, — Олег вздохнул. — Ты прости меня, Ксеня. Закатил истерику ни с того ни с сего… Козел.

Ксюша легонько укусила его за палец.

— Это за козла, — пояснила она.

Снова помолчали, и снова молчание нарушила Ксюша:

— Ты говорил что-то о существе веры. Я не поняла.

— Говорил. — Олег болезненно сморщился. — Не говорил — орал, как взбесившийся…

Он поспешно отодвинулся от снова попытавшейся укусить Ксюши, с неохотой продолжил:

— А существо веры… Это учение одной из первохристианских сект — монофизитов, кажется. Они, понимаешь, считали, что некие излучения молящихся душ (мы бы теперь назвали это психодинамической энергией) как бы подпитывают астральное существо веры или, иначе, — ее тело. Чем больше верующих, чем истовее и согласнее их молитвы — тем сильнее существо веры, тем могущественнее боги. И кстати: по этому учению, когда с утверждением христианства иссякло лишенное молитв и жертвоприношений тело эллинской языческой веры, боги эллинские зачахли и превратились в демонов да бесов, блуждающих поблизости от своих древних храмов.

Ксюша подперла щеку кулачком, пригорюнилась (видно, жалко ей стало красивых мраморных эллинских богов), сказала задумчиво:

— Знаешь, а что-то в этом есть. Ну, вот с точки зрения всяких теорий о биополях и прочем. Или вот крестный ход — он же действительно может вызвать дождь в засуху…

— Может, — усмехнулся Олег.

Ксюша положила голову ему на грудь:

— Ну а при чем здесь?..

— А при том. Христиане ведь не просто ставили церкви в местах поклонения языческим богам, а ставили, чтобы святой, в честь которого церковь, как можно больше походил на своего языческого предшественника. Вместо идолов Рожаниц или, скажем, Макоши (богини животворящего начала) ставится церковь Богородицы. Вместо идола громовержца Перуна — храм громовержца Ильи. Ну а если еще имена похожи (вот как с Велесом — Власием), так и совсем хорошо. Вот… А как все это выглядит с точки зрения учения о существе веры? Объяснять или понятно?

— Это понятно, — вздохнула Ксюша. — Я вот про навьих не очень поняла, что ты хотел сказать.

Брови Олега надломились скорбно, как на замазанных известью ликах:

— Понимаешь, ведь христианские проповедники внушали, что все языческие боги — мерзостные порождения сатаны. И значит, Род-Святовит (это не какое-то сверхъестественное существо или стихия, как прочие боги, а собирательное воплощение предков) — тоже, и навьи — души умерших пращуров — тоже. Это ж до какой степени надо оскотинить народ, чтобы о собственных предках вот так… Ладно, хватит об этом, спи!

Ксюша, закусив губу, рассматривала бледное, нервно подергивающееся лицо Олега. Ох, неладное с ним творится, непривычно он себя ведет. И говорит непривычно. Вот хотя бы про Переплута… Темная ведь история, непонятная совершенно. Имя это поминается несколько раз в источниках христианской эпохи (сетовали священнослужители, что, дескать, по сию пору поклоняются нечестивцы этому самому Переплуту: брагу пьют из турьих рогов, пляшут — одним словом, беса празднуют). А больше сведений о нем нет никаких. Что это за бог был такой, как выглядел — ничего не известно. Кто-то из корифеев, правда, предположил, что Переплут и Семаргл — одно и то же, потому как вместе они нигде не упоминаются. Но это же просто бездоказательная догадка… А Олег так безапелляционно это утверждал, будто и сомнений тут никаких не может быть. Не похоже на него, совсем не похоже. И горячится он без причины, и вспышка эта нелепая… Видно, действительно очень устал. С чего бы?

Уж не от нее ли?

Страшно… Спросить бы, да только как про такое спросишь? Она немножко подумала — как, но ничего путного не придумывалось, в голову лезли всякие неприятные глупости, и неожиданно для самой себя Ксюша вдруг заговорила совсем о другом: