Генри Олди - Книга магов (антология)

Он зажмурился, сильно потер лицо, улыбнулся растерянно и виновато:

— Прости, Ксюшенька, задумался я… Сейчас чай будем пить, сейчас-сейчас.

Чай был крепкий и горячий, маленький алюминиевый стаканчик обжигал ладони, и это было очень приятно, но еще приятнее был неотрывный взгляд Олега — внимательный, теплый. Вот так бы почаще, вот всегда бы так! Но может быть, если бы так было всегда, она и не ценила бы этого?

Нет, хватит. Хватит молчать, надо говорить, говорить что-нибудь интересное, а то он снова уйдет туда, в мысли свои, бросит наедине с усталостью и страхом…

Только интересно у Ксюши не получилось. От особенно сильного громового удара, казалось, посыпались трескучим каменным крошевом стены, и она сжалась, простонала с надрывом:

— Господи, и зачем нас понесло к этой старой ведьме?! Так хорошо было в Белополье, так нет, поперлись черт знает куда… И самое обидное — ведь напрасно поперлись, не знает же она ничего, ведь муть плела редчайшую!

Олег улыбнулся — мягко так, ласково, как ребенку глупому; сел рядом; принялся гладить по голове, уговаривать:

— Ну, Ксеня… Ну почему это — зря? Это же не кому-то, это же тебе нужно. И рассказала она много интересного, я нигде такого не слыхал. Сказки про лешего очень оригинальные, и заклятия от злых. Для твоей работы это очень важно, ты этим не пренебрегай.

Но Ксюша упрямо трясла головой:

— Ничего это не важно. И чушь все это. И ничего общего с моей темой — не дохристианское, и не обряды… И это же не народные сказки, это же ее сказки! И вообще, давай спать, в конце концов!

Олег вздохнул, тяжело поднялся — спать так спать. Правда, это оказалось нелегко. Сначала они поругались из-за фонарика: Олег хотел его выключить, а Ксюша не хотела спать в темноте. Олег уговаривал, объяснял, что батарейки сядут не позже, чем через час, что фонарик еще может понадобиться ночью, — не помогло. Потом на них напали комары — как-то вдруг и все сразу, и Ксюша требовала, чтобы Олег их повыгонял, а Олег пытался выяснить, как она это себе представляет.

А потом почему-то оказалось, что спать не хочется. То есть спать не хотелось только Ксюше, и это было обидно до слез: страх остался, и сырость, и комары, и гроза; а сонливость, еще минуту назад казавшаяся невыносимой, сгинула, и вместе с ней сгинула надежда на то, что жуткая эта ночь пролетит незаметно да быстро. А вот Олег, похоже, уснул, он дышит спокойно и ровно, он снова оставил Ксюшу одну, он злой, плохой, бесчувственный.

Господи, ну почему так не повезло в жизни, ну зачем она влюбилась в этого ненормального, вышла за него зачем?! Да, он прекрасный историк, он талантлив и обладает редким для настоящего таланта умением занять достойное положение в науке, в семье — везде. Да, он любит ее, Ксюшу, любит искренне, только странно как-то, не любят так теперь, это, может, в его любимые дохристианские времена так любили. А иногда он бывает так возмутительно нечуток, будто Ксюша для него — ноль. Вот как сейчас: спит, посапывает себе в две дырочки, и наплевать ему, что ей плохо, страшно и одиноко…

Ксюша совсем уже собралась заплакать, как вдруг Олег тихонько спросил:

— Ты не спишь, Ксюш? Тебе нехорошо?

И сразу будто изменилось все, а прежде всего — Ксюшины мысли.

Она вздохнула с облегчением, ткнулась лицом в плечо Олега:

— Как-то не получается заснуть. Но ты не волнуйся, мне хорошо. Очень.

Олег пошевелился, положил ей на голову ладонь, снова притих.

Ксюша выждала немного и вдруг неожиданно для себя решилась спросить:

— О чем ты думаешь? -

— Да все о том же. — Он говорил медленно, неохотно. — О мусоре в храме.

Ксюша подождала продолжения. Не дождалась. Тихонько потормошила Олега:

— Ну и что?

— Да ничего. — Он вздохнул. — Ты помнишь, эта старушка сегодня… Или уже вчера?.. Она говорила, что здесь, где теперь часовня, было языческое святилище. Помнишь?

— Ага, — Ксюша кивнула, ушибла нос о его плечо, пошипела сквозь зубы. — Место падения небесного камня. А при чем…

— Может, и ни при чем… Помнишь, как она говорила? Пришли монахи, ратники, порубили да пожгли идолища, алтарь-жертвенник скатили в болото…

— Думаешь, так и было?

Олег пожал плечами (Ксюша снова зашипела от боли и обреченно подумала, что к утру нос непременно распухнет), сказал безразлично:

— Не знаю. Но похоже на правду. Сказано же в летописи: «Князь Владимир Святой повелел рубить церкви в местах, где прежде стояли кумиры…»

Ксюша растерянно огляделась:

— Да не похоже, чтобы это было построено аж тогда.

— Конечно, не тогда. — Олег примолк ненадолго, заговорил опять: — Первая часовня, кажется, была деревянная, она сгорела. А эту поставили уже после того, как Петр запретил постройку деревянных храмов.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю. — Голос Олега был бесстрастным и каким-то странным, не его это был голос. — Я просто думаю, что было так.

— Ну, пусть. А при чем здесь мусор?

Тихий, очень тихий Олегов ответ утонул в ужасном ударе грома. Свирепая вспышка ледяного света, ворвавшаяся в часовню, выхватила из мягкого сумрака четкий, будто штампованный профиль Олега, приподнявшегося на локте, всматривающегося в стену напротив. Там, под мокреющей штукатуркой, наливалось чернотой смутное изображение бородатого лица. Ну и что? Ведь и на соседней стене такие же… Или не совсем такие?

Или совсем не такие?

Ксюша заглянула Олегу в глаза:

— Чего ты? Что с тобой?

— Ничего. — Он улыбнулся. — Ты спи, спи…

Не понравилась Ксюше улыбка его, и голос не понравился, и лицо это на стене не понравилось тоже. А еще ей очень не понравились замытый гулом ливня шорох в углу и смутное ощущение исходящего из этого угла пристального недоброго взгляда.

— Олег! — Она вцепилась в его плечо. — Ты ничего не чувствуешь? Тут есть кто-то!

— Что ты, глупая? — Олег погладил ее по щеке, оглянулся по сторонам. Луч фонарика уже заметно поблек, в углах копилась чернота…

— Ну кто же тут может быть? Разве что зверюшка какая-нибудь от дождя забралась. Сейчас мы ее выведем на чистую воду.

Он дотянулся до фонарика, желтый прозрачный луч рухнул на пол, метнулся туда-сюда, и разлившийся под стенами сумрак вдруг ответил злыми красными огоньками маленьких глаз — низко, от самого пола.

Крыса. Крупная, почти черная; вытянулась неподвижным столбиком; злобно таращится на слепящее пятно фонаря…

Истошно взвизгнув, Ксюша отпрянула, вжалась в стену.

Олег коротко оглянулся:

— Ну что ты, что ты! Испугалась? Нашла чего! Да мы ее, паскуду…

Его рука зашарила по полу, нащупала обломок кирпича. Крыса успела шарахнуться за доли секунды до того, как осклизлый кирпич шваркнул по тому месту, где она только что сидела. Горбатая тень шмыгнула к выходу, на пороге запнулась, дернулась как-то нелепо и сгинула в дождевом мареве.