Клод Лалюмьер - Витпанк

Они обе глубоко сожалели, что не позволили Энджи сразу сделать ампутацию, но сейчас, разумеется, было уже слишком поздно. Полу поочередно охватывало то чувство вины, поскольку это не ее затягивало внутрь (хотя кто знает, что с ней произойдет, когда все тело Дженет исчезнет?), то отвращение от мысли о теле Дженет, большим обрубком торчащем из ее собственного. И потом — снова чувство вины, за то, что почувствовала отвращение. Неужели сиамские близнецы тоже испытывают нечто подобное? Пола плотно сжала веки и заставила себя почувствовать каждый дюйм скрюченного, прижатого к ней тела Дженет, стремясь сохранить в памяти это ощущение.

Поздно этой ночью, когда подбородок Дженет притиснулся к спине Полы с такой силой, что ее челюсть казалась Поле какой-то струбциной, мучительно завинчивающейся у нее на лопатке, появилась Энджи с больничным фургоном. Двое здоровенных санитаров запихнули их внутрь через заднюю дверцу. Это было странно, но ни Поле, ни Дженет не пришло в голову спросить, что происходит. Они по-прежнему думали лишь о том, как им, каждой по-своему, прожить несколько последующих биений сердца.

Их повезли не в городскую больницу, а на какую-то базу или в исследовательское учреждение где-то на северном побережье. Когда они доехали, их исследовало некоторое количество людей в белых лабораторных халатах, которые щупали их, тыкали инструментами и задавали множество вопросов странными монотонными компьютерными голосами. К тому времени, когда исследования и тесты были завершены, Дженет уже не могла двигать нижней челюстью. Им дали успокоительное, и их немедленно начало с ужасной силой клонить ко сну. Дженет еще сумела выговорить: «Ола, я юбью тея», и эти слова сжали сердце Полы, словно тисками, протолкнув мощный всхлип сквозь ее стиснутую гортань. Дженет немного поплакала и затем соскользнула в бессознательное состояние; прежде чем отключиться самой, Пола слышала, как дыхание ее любимой становится спокойным и ровным, почти как у ребенка. Утром Энджи сказала ей, что вся голова Дженет уже внутри, и немедленно вслед за этим дала ей большую дозу сильного успокоительного, которое подействовало еще прежде, чем Пола успела отреагировать.

Она проснулась снова лишь через два дня, заполненных странными невнятными сновидениями; как ей сказали, к этому времени последний кусочек большого пальца правой ноги Дженет уже исчез между ее лопатками, словно камень, брошенный в пруд.

Полу держали в лаборатории еще неделю, подвергая ее всем возможным тестам, которые только были когда-либо придуманы — ей делали рентгеноскопию, компьютерное сканирование, анализ крови. На ночь ей давали успокоительное, и во сне она видела большой палец ноги Дженет, уходящий под воду, торчащий над поверхностью наподобие верхушки айсберга, а сама Дженет, словно большая рыба, проплывала с потоком крови через ее сердце и исчезала вдали.

Пока она спала, ее исследовали с помощью лазерной хирургии, подвергая тщательному изучению различные части ее тела, но это ни на йоту не продвинуло их в понимании происшедшего. В конце концов ее отпустили домой. Еще несколько месяцев после этого Пола еженедельно навещала Энджи, но не было никаких признаков того, что случившееся как-то повлияло на нее. Энджи спрашивала ее: «Как ты себя чувствуешь?», и Пола отвечала: «Как обычно». Она встряхивала головой и вздыхала. К середине лета она уже даже могла немного смеяться. Она криво улыбалась Энджи и говорила: «Ну что же, по крайней мере, этот зуд прошел».

Супруги Брэдшоу вернулись из отпуска в пятницу поздно вечером и сразу же обнаружили, что они в доме не одни.

Марвин Брэдшоу шел по дорожке к парадной двери — он ходил через дорогу, чтобы забрать у соседей скопившуюся за время их отсутствия почту, — когда услышал вопль жены. Он взбежал по ступенькам и ввалился в дом, ругаясь и проклиная себя за то, что не приложил побольше усилий, чтобы получить разрешение на ношение оружия. Но в доме не было никаких грабителей — лишь его жена, стоявшая посреди кухни с бледным лицом, дрожа с головы до пят и указывая в направлении раковины.

— Посмотри, — выговорила она.

Марвин посмотрел, не понимая, что от него требовалось там увидеть. Все было так, как оставалось на его памяти — впрочем, он никогда не обращал большого внимания на район кухни, которая, в конце концов, была не его епархией.

— Что там? — спросил он, и тут же увидел, как что-то маленькое и темное быстро пробежало по краю раковины. Теперь он заметил и еще одного, немного побольше размером, взбирающегося по стене за трубой.

— Вот черт! — выругался Марвин Брэдшоу. — Тараканы!

— Я пришла, чтобы налить себе воды, — голос Памелы Брэдшоу звучал почти шепотом, словно первый вопль исчерпал все ее вокальные ресурсы. — Включила свет, и… Марвин — они были везде! Они разбежались во все стороны. — Она содрогнулась. — Кажется, один пробежал мне по ноге.

Марвин Брэдшоу шагнул к раковине, но тараканы среагировали слишком быстро. Тот, что был в раковине, тут же нырнул с края, ударился об пол и ускользнул в едва заметную щелку под плинтусом. Тот, который сидел на стене, избежал шлепка ладонью и исчез внутри шкафчика над раковиной. Марвин смущенно выругался, одновременно чувствуя и некоторое облегчение: он не испытывал большого восторга при мысли о том, чтобы давить таракана голой рукой.

— Тараканы, — произнес он. — Замечательно! Целыми годами надрывать свою задницу, наконец-то убраться из города, подальше от грязи и цветных; раздобыть дом за три тысячи баксов в одном из лучших мест, какие только есть на побережье Лонг-Айленда — и все это для того, чтобы, уехав на пару недель, вернуться и обнаружить здесь тараканов! Господи Иисусе!

Он гневно воззрился на жену.

— И ты прекрасно знаешь, кто в этом виноват! Обязательно надо было нанимать эту чертову мексиканку!

— Инес не мексиканка, она из Гватемалы, — запротестовала Памела. — И мы еще не знаем…

— Мексиканка, гватемалка — какая к черту разница? — Марвин никогда не видел особого смысла копаться во всех этих идиотских различиях между людьми, которые говорят «si», когда хотят сказать «да». Может быть, еще стоило отличать друг от друга всяких япошек, китаез и прочих узкоглазых, поскольку в наши дни поневоле приходится вести дела с желтозадыми ублюдками — но латиносы есть латиносы, из какой бы растреклятой страны они ни были родом.

— Факт остается фактом, — сказал он. — У нас никогда не было в доме тараканов, пока два месяца назад ты не наняла ее, и вот теперь они есть. Говорю тебе, стоит только пустить этих людей на порог, и у тебя тут же будут тараканы. Зря, что ли, я управлял для твоего отца этими домами в испанском квартале еще до того, как мы поженились? Тараканы и пуэрториканцы — я по горло сыт ими обоими! Уж я -то их знаю.