Лайон де Камп - Демон, который всегда ошибался

Сопровождая меня назад, Хадрубар продолжил уже тише, чтобы не слышал Глоб:

— При прошлых Архонах граница хорошо охранялась, рабы мало что знали о той стороне, так что шансов на побег у них было немного. Но теперь…

— Как говорят у нас, на земле демонов, — вставил я, — плох тот ручей, в котором нельзя вымыть ноги.

Хадрубар бросил на меня недовольный взгляд.

— Это же быдло, нечего им сочувствовать. Мы их к цивилизации приобщаем, а они этого не ценят…

— Это не мой мир, мастер Хадрубар, и судить вас — не мое дело. И тем не менее меня часто озадачивает та пропасть, которая лежит между вашими принципами и вашими поступками. Вот, например, вы презираете примитивный народ Глоба, а в то же время вы, солибрийцы, верите в то, что все люди созданы равными.

— Ты не так понял, сэр демон. Иммур создал равными всех солибрийцев, это ясно, как день. А вот кто сотворил других людей мира и как — этого я не знаю. У заперазхов свой собственный бог по имени Рострош. Возможно, этот самый Рострош сотворил, заперазхов, и если так, то он плохо справился со своей работой.

Я не стал продолжать этот спор, решив, что нелогично было бы говорить о заперазхах, не зная никого из этих людей.

Новария обладает великолепными дорогами, связывающими столицы 11 государств (12-е государство, Залон, находится на острове в Западном океане), но та дорога, что вела к северу от Солибрии-сити, содержалась куда хуже, чем прочие. Она превратилась в обычный тракт, вполне пригодный для вьючного животного, но не слишком удобный для путешествующих в повозках или фургонах.

В более крутых местах потоки воды смыли земляную плоть с каменных костей гор. Моя бедная старая кляча скользила и спотыкалась на камнях.

К концу первого дня после выхода из гостиницы Хадрубара граница осталась далеко позади и начался подъем. Подножия холмов были покрыты густыми зарослями деревьев с темно-зелеными иголками, казавшимися почти черными. По мере того как я поднимался выше, леса становились все менее густыми.

Как и предупредил меня Хадрубар, здесь было безлюдно. Тишина нарушалась лишь шумом ветра, звуком упавшего камня да эхом от стука копыт по камням. Я видел вдали стада овец, а однажды на дальнем конце склона показался медведь.

Я страдал от все усиливающегося холода. Одежда, которую мне дали разбойники, мало помогала мне, поскольку мы, демоны, не имеем источника внутреннего тепла, как высокоразвитые обитатели Первого уровня. Наши тела охлаждаются вместе с температурой окружающего воздуха. Две первые ночи я грелся у походного костра, но потом пришлось останавливаться и днем, чтобы развести огонь и хорошенько себя погреть.

На пятый день после выхода из гостиницы я достиг перевала, называемого Игольное Ушко. Тропа вилась вверх и вниз через страшную пропасть. Здесь и там лежали пятна снега. По сторонам дороги поднимались огромные, в снежных шапках, пики.

В полдень — по моим карманным солнечным часам — я остановился, чтобы развести костер. Лошадь съела маленькую горсточку зерна, захваченного мною для подобных надобностей, ибо травы на этой высоте не было или почти не было.

Собирать топливо для костра было здесь делом нелегким — единственное, на что можно было рассчитывать, так это несколько сучьев да чахлый кустарник. После часа усилий я собрал достаточно дров. Двигаясь, подобно одному из тех садовых существ, которых здесь называют «улитками», я развел костер.

Но едва я сделал это, как мои усики уловили нечто странное. С ревом на меня налетела волна ледяного ветра. Она, казалось, шла откуда-то сверху. Мой маленький костер, ярко вспыхнув, тут же погас.

Я поднялся на ноги, намереваясь снова развести огонь, но холод так заморозил мои движения, что я стал неподвижнее каменной статуи. Не имея достаточной опоры, я медленно осел — к счастью, не в затухающий костер — и застыл в той самой позе, которую принял, прежде чем потерял контроль над своими движениями.

Лошадь насторожилась, фыркнула и заковыляла прочь. Потом раздался свист стрел и шум пущенных из пращи камней. Лошадь, заржав, попятилась назад и упала — несколько стрел вонзилось ей в бок. Другие, пролетев мимо цели, зазвенели, ударяясь о камни. Одна упала рядом со мной, и я заметил, что наконечник стрелы сделан из чего-то, напоминающего стекло.

Позже я узнал, что так оно и было. Пещерные люди находятся по своему развитию на уровне каменного века. Обнаружив, что стекло легко поддается обработке, они стали отправлять в Солибрию мех в обмен на разбитые бутылки и оконные стекла.

Теперь лучники появились из-за валунов и устремились по тропе. Некоторые занялись разделкой моей мертвой лошади ножами из камня и стекла, другие столпились вокруг меня.

С первого взгляда заперазхов можно было принять за полулюдей-полумедведей, но когда они подошли ближе, я понял, что такое впечатление возникает из-за их меховой одежды.

Они явно принадлежали к той же расе людей, что и новариане, в отличие от моего друга Унгаха, но в массе своей были выше и плотнее новариан. Насколько мне удалось разглядеть, по эталонам Первого уровня они вовсе не были уродами. Волосы у них были различных оттенков, а глаза коричневые или серые.

Но запах их был ужасен. И, поскольку я был лишен возможности менять положение, я ничего не мог сделать, чтобы его избежать.

Они что-то кричали на своем языке, и я понял, что болтливостью заперазхи превосходят новариан. Я, естественно, не понял из их речей ни слова. Среди них, казалось, было два вождя: очень высокий воин средних лет и согбенный белобородый старец. Первый отдавал людям распоряжения, но время от времени вполголоса спрашивал совета у второго.

Они повернули меня, расстегнули на мне одежду и принялись разглядывать, тыча в меня пальцами. Наконец четверо из них подняли меня, каждый держа за одну конечность, и понесли. Остальные последовали за ними, тяжело нагруженные лошадиным мясом. От самой же клячи не осталось теперь ничего, кроме скелета. Я почти не видел дороги, по которой мы двигались, из-за того, что находился в неудобном положении и не мог повернуть голову. Я мог лишь смотреть в небо, полуприкрыв глаза, чтобы их не слепило солнце.

Заперазхи вошли в деревню, состоящую из кожаных палаток, теснившихся у входа в пещеру. Меня пронесли мимо столпившихся у своих домов женщин и детей к этой самой пещере, расположенной у основания скалы. Темнота пещеры скоро уступила место свету факелов и многочисленных маленьких ламп из камня, расставленных вдоль стен. Каждая такая лампа представляла собой глубокую тарелку с ручкой и фитилем: кусочком меха, плавающем в озерце растопленного жира.

В глубине пещеры стояла тускло освещенная статуя, своими размерами раза в два превышающая человеческий рост. Вероятно, она была высечена из огромного сталактита, вместо носа у нее была выпуклость, а мужской орган по размерам не уступал массивным конечностям.