Владимир Васильев - Настоящая фантастика - 2009

Неожиданно, словно подтверждая его мысли, со скрипом отворилась дверь, и в темноту стремительно ворвался сноп яркого света. Фидель невольно зажмурился.

В комнату ввалились солдаты, бросились к нему, схватили за руки и поволокли вверх по лестнице. Именно поволокли — идти самостоятельно он не мог, ноги отчего-то не держали его. Если бы солдаты отпустили Фиделя, он бы рухнул, как куль с сахарным тростником.

Его втащили в небольшое помещение. На этот раз с окном. У окна Фидель успел заметить массивное бюро из красного дерева, за которым восседал щеголеватый немец. Форма на нем была новая, с иголочки, явно недавно полученная на интендантском складе.

Немец что-то отрывисто скомандовал, и Фиделя усадили на прикрученную к полу табуретку. Двое солдат с автоматами остались стоять по бокам, как почетный караул.

Офицер поднял глаза от бумаг и уставился на арестованного. Так разглядывает насекомое хозяин, намереваясь его прихлопнуть.

С минуту посмотрев на Фиделя, который чувствовал себя сейчас тараканом, которого насадили на иголку и приготовились препарировать, немец бросил на корявом испанском:

— Имя. Фамилия. Где взял листовки?

Фидель решил молчать: отпираться бессмысленно — его поймали с поличным. Да и что он мог сказать? Он не встречался ни с кем из организации, кроме Марты. А Марта… Он вспомнил ее руки и губы, и ему не хотелось верить, что они уже никогда не будут вместе. Потому что из гестапо живыми не возвращаются. Тем не менее в глубине души Фиделя жила странная надежда, что все обойдется.

— Развяжите ему язык! — гаркнул немец на своем лающем языке, но Фидель его прекрасно понял. И содрогнулся: он знал, что в гестапо это делать умеют.

Один из автоматчиков хлестким ударом в челюсть свалил Фиделя на пол, и оба конвоира с азартом стали избивать его ногами. Фидель инстинктивно попытался принять удобное положение, чтобы защитить лицо и пах. Но быстрый удар под дых заставил его раскрыться, и кованый сапог палача угодил между ног.

Сказать, что боль была адской — значит, ничего не сказать.

— Хватит! — откуда-то издалека, словно из другого мира, донеслись до Фиделя слова немца. — Мальчик все понял, он сейчас нам обо всем расскажет. Поднимите его!

Фиделя подняли, придерживая под локти. Но ему не хотелось стоять. В избитом теле оставалось только одно желание — лечь на пол и больше уже не вставать.

— Кто давать тебе листовки против нас? — повторил немец на ломаном испанском.

— Не знаю, — прошептал Фидель, облизывая разбитые губы.

— Хорошо, — кивнул немец. — Мальчик не хочет говорить. Мальчик у нас герой. Мальчик хочет умереть героем. А я думал, только русские мечтают умереть героями. Но русские попали под влияние своих комиссаров и евреев. На Кубе нет комиссаров и евреев, так зачем же упорствовать? Зачем умирать в таком юном возрасте? Расскажи мне, откуда у тебя это, — немец поднял со стола листок бумаги, в котором Фидель без труда узнал листовку, — и я тебя отпущу.

— Не знаю, — прошептал Фидель непослушными губами.

— Хорошо, — кивнул немец. — Ты все-таки хочешь умереть героем. Посмотрим! — и что-то рявкнул по-немецки. Тотчас дверь открылась, и в комнату еще кого-то втащили.

Фидель повернул непослушную голову. И его будто снова ударили под дых: это была Марта!

Избитая, окровавленная, в разодранной одежде, она бессильно висела на руках солдат.

— Ты знаешь эта женщина? — спросил немец. На его узких губах играла иезуитская улыбка.

— Нет, — поспешно ответил Фидель.

— А ты знаешь этот мальчик? — вопрос относился уже к Марте.

Немец неспешно подошел к девушке и наконечником трости, сделанной из слоновой кости, поднял ее разбитый подбородок.

— Знаю, — медленно ответила она, и у Фиделя упало сердце: неужели она его выдаст? — Мы вместе спали…

— Так кто из вас говорить правда? — набалдашник трости уперся в нос Фиделя. Он понял, что сейчас его ударят, и сжался.

Офицер развернулся, словно собрался вернуться к столу, и вдруг, резко вскинув трость, ударил. Но не Фиделя, а Марту. Тростью. По лицу.

Из рассеченной скулы полилась кровь. Но у Марты, избитой, искалеченной хватило сил поднять голову и с ненавистью взглянуть офицеру в глаза.

— Скажи, грязная кубинская шлюха, где ты взяла это? — немец тряс перед лицом Марты пачкой листовок.

— Я не знаю, о чем вы, синьор офицер, — проговорила она. — Я не понимаю, за что вы меня бьете.

— Ты спала с этим мальчишкой, так?

Марта кивнула.

— И давала ему листовки?

— Если так, — Марта нашла в себе силы улыбнуться, — тогда я снабжала листовками всех немецких офицеров, с которыми спала. Вы и сами частенько засыпали, утомленный…

— Ах, ты грязная шлюха! — взревел офицер, брызгая слюной. — Да мы все про тебя знаем! Да, ты спала с солдатами и офицерами доблестной немецкой армии! Ты заражала их сифилисом по приказу Рузвельта и Сталина!

— У меня нет сифилиса…

— Молчать, кубинская свинья!

— Сам ты… грязная немецкая свинья! — сквозь зубы процедила Марта. И смачно плюнула в него, удачно попав в лицо.

— Что-о?! — как разъяренный зверь, взревел гансанос. И начал лихорадочно шарить у пояса в поисках кобуры. Наконец непослушные пальцы нащупали пистолет, выхватили…

Грохнул выстрел. И что-то светлое, похожее на яичный желток, брызнуло на пол и стены.

Фиделя стошнило прямо на сапоги одного из конвоиров. Тот не остался в долгу и от души врезал массивным кулаком пленника по подбородку. Неугомонное племя первобытных троглодитов снова застучало деревянными дубинами в мозгу Фиделя.

А осатаневший гансанос, только что разнесший Марте голову, подскочил к Фиделю, схватил за горло и принялся душить.

— Грязная кубинская свинья! Ты подохнешь, как бродячая собака! Смотри, что стало с твоей шлюхой! Теперь она не будет с тобой спать. И ты сам больше не сможешь спать с женщинами! Я отстрелю тебе твои поганые яйца! Нет, я раздавлю их сапогом и смешаю с мозгами твоей шлюхи! Ты будешь говорить, где находится штаб подполья?

Фидель даже при всем желании не смог бы сказать, где тот находится.

Дальнейшее он помнил плохо. Его снова повалили на пол, и удары посыпались на него один за другим. Били кулаками, сапогами, какими-то палками. И тело превратилось в одну большую, как вселенная, боль.

Спасение пришло, когда тьма поглотила его сознание.

Наверное, сознание снова решило отделиться от тела и отправиться путешествовать.

Он смотрел на себя как бы со стороны и видел молодого импозантного мужчину — лет тридцати-тридцати трех. Возраст Христа — пора свершений!..

Он ехал на нагретой январским солнцем броне танка впереди Повстанческой армии.

Он входил в Гавану — входил победителем. Разве мог он об этом мечтать всего пять лет назад, когда во главе смельчаков, готовых на все, даже на смерть, высаживался с борта яхты «Гранма» на восточное побережье Кубы, где горы Сьерра-Маэстра вплотную подступают к морю.