Рэй Олдридж - Наркоманы красоты

Я шагнул в широкое низкое помещение, густо окутанное наркотическим дымом и слащавым запахом неразбавленного алкоголя. Было довольно темно, за исключением рисунка из красных светящихся полос, встроенных в пол, которые проливали тусклый свет. Мне пришлось на время остановиться, чтобы глаза привыкли.

Длинная барная стойка упиралась в дальнюю стену, но за ней никого не было. Несколько патронов сидели за столами вдоль стен. Я напряжённо вглядывался, но, похоже, сильфид здесь не было; фигуры, большей частью, были тяжеловесные, устало склонившиеся над своей выпивкой.

Мои глаза привыкли и я вдруг понял, что стою в комнате умирающих мужчин. Тогда я понял, кто были эти патроны, и почему бар, который их обслуживал, предпочитал обходиться без рекламы. Они все смотрели на меня, в основном со слабым любопытством — хотя некоторые казались ещё достаточно сильными, чтобы выказать негодование, засверкав глазами.

Как бы то ни было, я двинулся к бару. Будь это место запрещённым для туристов, швейцар не впустил бы меня. Болезнь, от которой страдали мужья, была не заразной — примерно так я подумал тогда.

Барменом был огромный мужик, голый по пояс, с татуировками инфорсера [5] Enforcer — лицо, принудительно осуществляющее право в судебном порядке; орган, претворяющий право в жизнь; профессиональный убийца. Ретрэнтик на плечах. Ко мне он отнёсся без каких-либо видимых чувств; словно машина ожидала моего заказа. «Бренди Абраксас… у вас есть?» — спросил я.

Он кивнул и достал пыльную бутылку из под стойки.

Я с благодарностью вдохнул яркий аромат и отхлебнул. Бармен смотрел, как я пью, с тем же самым нервирующим отсутствием выражения на лице, и я отвернулся, намереваясь найти столик в самом тёмном уголке.

Конечно же, я увидел, что все самые тёмные столики были заняты. А чего я ожидал, здесь, в этом месте уродливых больных?

Один из мужчин поднял бокал в мою сторону и позвал удивительно сильным голосом. «Пойдёмте, гость из далека. Посидите со мной минутку».

Я испытал прилив благодарности и сел за столик напротив него. Я не видел его чётко, хотя пытался, всматриваясь в его затенённые черты с тем, что позднее я вспоминал, как невежливое любопытство. Через мгновение он без злобы рассмеялся и прикоснулся к фитилю псевдосвечи в центре столика.

Небольшое жёлтое пламя осветило не слишком ужасно испорченное лицо, по крайней мере по стандартам путеводителей, на котором были печальные следы неизлечимых мужей. Он был очень худ, его волосы выпали неравномерными участками, но у него не было открытых ран и разъеденной ткани. Глаза его были ясные, и когда он улыбался, то показывал полный набор зубов.

«Итак», — сказал он. «Вы как следует прониклись отвращением?»

По его выражению я понял, что это была шутливая любезность, потому улыбнулся в ответ. «Видел и хуже», — сказал я.

«Вы — закалённая душа». Он печально покачал головой, улыбаясь. «Моё имя — Ронделло. Гай Ронделло, с Серебряного Доллара. А вы?»

«Миллен Хендер, с Парсиваля». Я отхлебнул своего бренди и попытался составить вопросы, которые хотел задать.

«Парсиваль, э? Прелестный мир. Фермы в долинах, овечьи станции в горах, верно? Что унесло вас так далеко от вашего мирного королевства… и занесло в эту юдоль горестного наслаждения? Несчастная любовь, возможно? Дела? Удовольствие?» Ронделло говорит так, будто был искренне заинтересован.

Я пожал плечами. «Мои любовные романы всегда были довольно счастливыми. Я турист, некоторым образом, хотя путешествие — это и моя работа, в некотором смысле».

Он выпрямился, движения явно причиняли ему боль. «Интригующе, друг Хендер — хоть немного неясно. „Некоторым образом“, — говорите вы. „В некотором смысле“. Вы не могли бы по-конкретнее?»

В его тоне была насмешка, хотя он не казался злым. Однако я ответил отрывисто. «Малюю», — сказал я.

«Полагаю, не здания?»

Мне пришлось рассмеяться. «Только когда они особенно живописны. Нет, я путешествую, рисую те виды, которые поразили моё воображение. Потом я возвращаюсь домой и жду, не продадутся ли эти картины. Полагаю, это неплохая работа».

«Звучит превосходно», — сказал он. «Вы знамениты? Я должен был бы слышать о вас?»

«Наверное, нет», — сказал я немного тоскливо. Ни один художник, какой бы он ни был известный, никогда не чувствует себя в достаточной мере оцененным по достоинству, а я к тому же был довольно малоизвестен.

«Честный человек», — сказал Ронделло. «И вы прибыли на Око, чтобы увидеть сильфид?»

«Среди прочего».

«А! Вы уже увидели свою первую сильфиду?»

«Да, я так думаю». По-правде, я был уверен, что видел двух сильфид.

«И что вы почувствовали, когда увидели её?»

Я просто покачал головой; у меня не было слов.

«Да», — сказал он, его голос стал гораздо мягче. «Я почувствовал тоже самое, в первый раз. Знаете, я приехал на Ноктайл не для того, чтобы стать мужем. Вы удивлены? Нет, на самом деле, я приехал, чтобы сращивать информационные кабели, бесстрастный наёмный специалист с женой и тремя любимыми детьми. У меня были личностные характеристики, которые, предполагалось, защитят меня от суицидных полётов фантазии. Я пробыл здесь всего лишь три недели перед тем, как осознал, что я должен обладать своей собственной сильфидой». От сделал глоток и вздохнул. «Сколько вы здесь?»

«С сегодняшнего полудня».

«И вы так быстро нас нашли?»

Я был в замешательстве. «На самом деле, я не искал вас. Я надеялся найти место, куда ходят сильфиды».

Он снова рассмеялся. Хриплый смех. «Хендер, да вы исследователь-оптимист. Такого места не существует; а если бы оно существовало, то туристы скоро пронюхали бы про него — не обижайтесь. Нам, мужьям, удаётся сохранять наше уединение потому, что нам не придают большого интереса. В конце концов, мы умираем, мы уродливы и мы дураки. Более того, зачем сильфидам собираться в баре? Они ничего не пьют, за исключением воды Ока, а человеческие наркотики на них не действуют».

«Они не хотят повидаться с друзьями?» — спросил я.

«Друзьями? Какими друзьями? У сильфид нет друзей, они не понимают само это понятие. Хендер, только из-за того, что они выглядят как женщины, говорят как женщины, ходят как женщины… даже пахнут немного как женщины… не делайте ошибки и не верьте, что они и есть женщины. Это ведёт к сумасшествию, к той боли, что выжигает нас». В напористости, он привстал со своего стула.

Я подумал, что очень странно слышать, как муж сильфиды предостерегает меня от сумасшествия. Должно быть это отразилось на моём лице, потому что Ронделло снова сел и его лицо немного расслабилось.

«Да-да, конечно, вы правы. Мне ли говорить, э? Но что, в конце концов, вы знаете о степени нашего безумства?» Он сделал жест, который охватил всю комнату, полную умирающих мужчин. «Вы удивитесь, если узнаете, что все мы, те, кто здесь, прожили гораздо дольше, чем считается обычным для мужей? Сам я прожил шесть лет со своей любимой и надеюсь протянуть ещё несколько лет, до того, как она полностью убьёт меня».