Надя Яр - Немезида

Наступил вечер. Она думала, что это вечер, называла это вечером, хотя это было больше похоже на конец всего. Корабль погрузился в мертвенное оцепенение. Гул машин почти затих, и в тишине пустых комнат стало слышно поскрипывание металлов и пластиков, откликающихся на зов сверхтяжёлого ядра двигателя — пока ещё бессильный, пока ещё тихий зов, грозящий стать неотразимым. Корабль чуял грядущую гибель. Жёлтые панели на стенах отчаянно мигали. Заметно похолодало. Сначала Диедра сама была удивлена — оказывается, как долго она могла держаться на ногах и бегать практически без остановок. Потом она слишком устала, чтобы удивляться и думать. То, во что превратился мёртвый Гектор, хромало за ней по кораблю — повреждённая, старая, но настойчивая машина. Он не повышал, но и не сбавлял скорости. В его распоряжении была вечность.

Диедра медленно шла по коридору на нижней палубе. Она уже не трудилась бежать сквозь стены из комнаты в комнату. Она и не знала, что это может стать так тяжело. Легче было просто идти. Так она могла держать между собой и им большую дистанцию. Иногда у неё подкашивались ноги, и она садилась на пол отдохнуть. Бывали минуты, когда ей страшно хотелось спать, а потом сон внезапно куда-то улетучивался, и она подхватывалась и бежала, бежала, бежала. Бежать становилось всё труднее, и всё чаще, сильнее хотелось спать. В очередной раз поднявшись, Диедра запела восьмой псалом, который знала наизусть.

Она испугалась, замолкла и прислушалась. Гектор шёл к шахте лифта на верхней палубе.

— Заткнись, Диедра, — сказал его голос из мёртвых динамиков.

— Не нравится? — спросила она и запела так громко, как только могла: — «Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу, ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя…»

— Не поможет, — уверенно сказал Гектор. — Гиты в часовне тоже пели. Не помогло.

Он, или то, что стало им, ползло из шахты лифта — холодный сгусток жадной тьмы. Диедра побежала к лестнице, вылезла на верхнюю палубу и пробежала сотню футов до камеры вавилонянина. Он был всё ещё жив. Она слышала затухающее дыхание и биение его сердца. Погребённый заживо в гробовом сне, неспособный сказать ни слова, умирающий безумно хотел пить. Его душа молила о кружке воды, и Диедра вошла в камеру, зачерпнула воды из бочки и вылила ему в рот, уже не думая, больно ему или нет. Она вышла из камеры в коридор и увидела, что чудовище почему-то оказалось очень близко — у лестницы. Диедре стало нехватать воздуха. Она повернулась и побежала. Ноги норовили перестать слушаться. Она больше не могла петь.

Диедра спала. Пол под ней медленно опрокидывался в пропасть. Оттуда раздавались тяжёлые шаги — ближе, ближе и ближе… Когда он был уже почти рядом, она вскочила и побежала, смешно шлёпая маленькими босыми ступнями. Её ноги видимо дрожали. Она белкой взлетела по лестнице, но это был последний раз.

Она вошла в камеру вавилонянина, чтобы попрощаться, не желая его будить. По крайней мере во сне он не заметит смерти. Если бы чудовище могло убивать спящих, оно убило бы их обоих, его и Диедру, ещё день назад, так пусть этот человек спит, может быть, его даже спасут — но вавилонянин уже не спал. Он повернул к ней измождённое лицо, и Диедра поняла, что это она разбудила его, дав воды.

У него были чёрные глаза с синим сливовым отблеском. Он шевельнул губами, и изо рта у него вылез красный пузырь.

— Привет, — сказала она. — Я Диедра Смит. Вы лучше усните снова, а то он вас сьест.

Вавилонянин вздрогнул. Его тело ужасно напряглось и неожиданно село, опираясь боком о стену. Он закрыл глаза, и его руки начали как бы самовольно что-то искать. Диедра подошла и дала ему кружку воды. Он сделал огромное усилие и спустил ноги с койки. С руки, взявшей кружку, были сорваны ногти. Вавилонянин наполовину расплескал воду, а потом, осушив кружку, не бросил её, а обхватил, как берут в руку камень. Он молчал. Может быть, он не мог ни говорить, ни стонать. Он уже не боялся смерти. Диедра вдруг поняла, что и она не боится.

— Беги, — одними губами сказал вавилонянин. Он был ужасно изуродован, но нетронутая часть его лица улыбалась.

Диедра влезла на койку и обняла его за шею.

Гектор остановился у их двери. Ещё секунду он колебался, а потом шагнул внутрь.

Диедра запела.

Гектор дёрнулся, будто в него попала пуля, и уставился на двоих людей на койке.

Теперь они действительно видели друг друга, Гектор и Диедра. Он попытался что-то сказать. Между его мёртвых губ зияла прожорливая пустота.

Гектор замотал головой, пытаясь вытрясти это из своих ушей, из своих глаз. В чёрном забрале шлема панически завертелось пламя. Он дёрнулся было назад в корридор, но её лицо, её взгляд держал его в безнадёжном капкане.

И тогда он закричал. Камни бы поседели и травы завяли бы от этого чудовищного крика. В девочке открылась Дверь, и он не хотел видеть То, Что желало пройти, Что струилось из неё безжалостным чистым Светом, сжигая составляющий его голод.

Её голос перекрыл его вой. То, что было в нём, пало в самое себя, исчезая. Его призрачная плоть и кровь складывались в ничто, в бездну, в небытие. Он умирал. Он вечно умирал, он сгорал в беспощадном безначальном Сиянии, а эти двое, нет, трое всё БЫЛИ, обнявшись, в своей проклятой Любви.

Эмма Сигью вздрогнула и широко раскрыла глаза. Прикованная к машине на мостике своего корабля, она несла вечный дозор, выслеживая и истребляя врага на том поле древнего боя, которое человечество называло Вселенной. Словно хищница на охоте, Сигью прислушивалась к мелодиям звёзд — и услышала что-то такое… В одно мгновение ей показалось, что до неё донеслась Песнь Творения. На долю секунды она превратилась в чистый слух, восприятие, осознание гласа Творца, но компьютер «Немезиды» весело засвистел, и Песнь ушла из слышимого Сигью диапазона, оставив её в необычайном, глубоком спокойствии. Эмма ласково улыбнулась и совсем не удивилась, когда корабль крестоносцев, не поднявший щиты и совершенно беззащитный, выпал из подпространства прямо перед носом «Немезиды». Его лазерные батареи молчали.