Семен Кирсанов - Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

Страдиварием-скрипкою выгнулся кот,
вымыл личико кот для приличия
и, подсев у окошка на черный ход,
заиграл большое мурлыччио.

Воробьи построились в ряд,
утки вышли, как для парада,
флюгер вертится — страшно рад,
ходит форточка — просто рада!

Под босыми шагами расквасился лед,
ходит рядом весна с Замарашкой.
Замарашка пройдет — и ромашка цветет,
василек спешит за ромашкой.

Лишь в окне у карги два чертячьих рожка —
не цветы, а раки и крабы.
Кактус тянется к Золушке из горшка
бородавчатой лапою жабы.

Распахнулись настежь двери,
кошка выгнулась дугой,
зарычали, заревели
отчим с мачехой-каргой:

— Где лекарство?
Будешь бита, —
ждет посуда,
ждет корыто.
Стол не убран,
хлеб не спечен,
холст не соткан,
дочь не сыта,
пол не чищен,
грязь не смыта, —
бита будешь,
будешь бита!..

Лают болонки,
крысы теснятся…
Золушка стала
шагов за семнадцать,
взглядом окинула,
прядку откинула,
слово сказала,
как порохом кинула:

«Мачехи,
мучихи,
падайте
в муть!
Жилушки
Золушки
будя
тянуть!
Чур меня
чур —
оборочу
пулю в пыль,
муку в муху,
деньги в льдинки,
жадность в жабу.
Ягу в уголь,
зло в золу,
сестер…»

Глянула Золушка на сестер:
скулят жалостно, по-сиротски,
кулачок слезу по щеке растер,
обернулись платочками розги: —
А нас-то зачем?
За дело за чье? —
Укрылись одним полушалком,
дрожат, растрепались, и слезы ручьем —
и Золушке сестер жалко.

— Ты же добренькая, разве тронешь кого,
наша Золушка, наша сестреночка…

Жалко… Чего поминать, что было?
— Кто зло помянет… (Зола… зло…
дай памяти… щель… Кощей… позабыла!)

Тут руку арапником как обожгло,
как свистнет над Золушкой розга карги,
как ухнет обухом отчимов окрик,
и сестры как… хвать! за обе руки,
скрутили и Золушку — в погреб.

Втолкнули и замкнули в погребе,
веревки впились в руки до крови.

А скворка все услышал издали,
помчался — Замарашку вызволить.

Сзывает он, теряя перышки,
товарищей на помощь к Золушке.

Темен погреб — ни окна,
плачет Золушка одна…

В сале вымазав усы,
засновали ноты «си»,
ноты «си» — рота крыс,
не свечное сало грызть —
шевелятся усики,
лапками сучат,
мачеха науськала
Золушку помучить.

Тяжело железо входа,
цокнул в стену клювом кто-то:
— Это я, скворец, тут, тут!
А со мною мой приятель,
золотой зеленый дятел,
долбит щелочку: тук-тук.

Вышла рота пауков,
лапа длинная — укол,
к Золушке идут они
стрелками минутными.
В полосатом кителе
поручик паучий.
Головогруди вытянули
Золушку помучить.

— Потерпи еще немного, —
летит дятлу на подмогу
с длинным клювом журавель…
Дятел щелку пробуравил,
а товарищ мой журавль
слово всовывает в щель.

Ногу вытянул паук.
Зажужжала стая мух.
Летят они, ползут они,
цеце и злыдни-зудни,
рыжие пуза, —
вылетели тучи,
завели игру —
Замарашку мучить.

Сыплют глиной кирпича на
клюв журавки перочинный,
слово лезет в щель стены.
— Ухвати за запятую,
тяни букву завитую,
слово-заговор тяни!

Ухватилась крепко
за слово ногтями,
буковку, как репку,
тянет-потянет.

Вспомнила, глаза горят:
— Чур меня, чур… —
Чудесный голос заговора:
— Оборочу!

Раскрылись двери погреба,
и только слово молвила —
прошла сквозь тело оборотней
судорога-молния.

Кощей орлом-стервятником
по окнам захлопал,
гадюкой скользкой мачеха
ударилась об пол,

выскользнули змеи, орел в окно,
лежит одна чешуйка, перо одно.

Надо бросить пригоршню пороха.
Дверь открыта. Вокруг ни шороха,
Белой лестницей входит в комнаты.
Стены в сумраке, будто омуты.

Заклубился резьбою мачехин шкаф,
дунул снег нафталинного запашка,
крышка клепаная откидывается,
нараспашку душой прикидывается.

И из шкафа,
бока покачивая,
как танцуя,
походкой шуточною
вышло медленно
платье мачехино,
золотистое,
чешуйчатое!

То у ног зашумит, то подымется к лицу,
то на Золушку ложится, ластится,
звенит блестками зелеными, что дерево в лесу,
то русалкой изгибается платьице.

Расшуршалась чешуя,
старым золотом шумя:
— Будешь блестками сиять,
станешь мачехой сама,

будешь в злате-серебре
жить-поживать,
будут Золушки тебе
шить-нашивать!

Будут Золушки тебе
косы плести, будут
Золушки тебе
подносы нести!..

Рожками залиловев,
к Золушке лепится
красный
с дыркой в голове
Мефистофель-пепельница:

— Мы устроим шумный бал,
шумный бал!
Будут вина и металл,
и металл…

Шкаф понатужился,
ящики выдвинул,
стал Замарашку вещами оплескивать:
брошками,
иглами,
блеском невиданным,
бусами,
брызгами,
лентами,
блестками.

— Будь у нас мачехой! — Золушку просят,
шелк навалили, лентой обвили.
Зойка запуталась — порохом бросить?
Или?

Или ветер по окнам ударил, крутя,
или фортка в петлях заходила —
отчим мучает скворку в орлиных когтях,
клювом бьет в серебристый затылок.

Тяжесть сонных ресниц подняла Замара —
шкаф закрыл ей дорогу зеркалом,
слышит скворушкин хрип — поняла, замерла,
порох бросила — спальня померкла, —

в пух и в грохот подушки разрыв,
перемешал и подбросил взрыв!..

Дом упал. Сровнялся с землею.
Дымок от пороха.
Поводит крылами над серой золою
раненый скворка.

— Не умре… не умрешь!
— Не надеяться мне,
умирается мне…
— Милый Скворушка, не…
— Кровь на сером крыле…
— Я согрею в золе!..
— Холодеется мне,
леденеется, ле…
де-не…

На Оке… на Океане
на горе… горе Хрустальной,
на горю… горючем камне
золотой ларец поставлен.

Где мос… где мостов не ставили,
смерть Кощея в ларчик схована,
ты иди к горе Хрусталевой,
отомкни ларец окованный!

— Не умрешь, нет, нет… —
Но в глазах смерк свет,
он раскрыл клюв, клюв,
а во рту ключ, ключ…

Покатился ключик к рученькам:
— Отомкни железным ключиком!
Отомсти железным ключиком!