Юрий Фатнев - Ладья Харона

И взмолился Лот, дрожащий от страха и усталости, своему благодетелю:

— Владыка! Ты спас меня не для того, чтобы погубить. Сил моих не хватит достичь горы. Но на пути — городок. Укроюсь в нем и, может быть, останусь жив.

И пообещали мы оба пощадить Сигор.

Душа людей — раскрытая страница для нас. Сейчас меня интересовала Лия.

Давно это началось. У нее были другие глаза. Она видела то, что было скрыто от других. А может быть, остальные считали чудо не стоящим внимания. Нет! Лия помнила, что за сосной на пригорке открывался другой мир. Она слышала журчанье реки. Не видя ее, однажды машинально зачерпнула пригоршню воды и плеснула себе в глаза. Тогда и различила розовые цветы. Ощутила запах, сделавший ее тело невесомым.

— Лия! — кричала где–то далеко Мааха. — Куда ты делась, дура?

А она плыла над розовой долиной, не удивляясь, что это возможно.

Старшая сестра нашла ее у сосны.

— Ты почему не откликаешься?

— Я была далеко, — виновато оправдывалась Лия. Ей было стыдно перед другими людьми за то, что она не такая. «В семье не без урода» — слышала она не раз. А еще — «худая трава», которую следовало выполоть, да все недосуг. Так жила Лия. Только отец не осуждал ее. Сам был такой. Ночью ему казалось — звезды текут сквозь него. Он давно открыл для себя во времени сезон грез. И знал, что Лия тайком купается в той же несуществующей для других реке, что и он.

И вот она бежала против воли своей в жестокий мир без розовых цветов и загадочной реки.

В невообразимой дали, а может быть, в пяти шагах от нас, ведь пространство — не столь природная категория, сколь категория человеческого восприятия, короче, где–то в таинственных недрах ВХИ Сатана не сводил глаз с экрана. Он снисходительно улыбался: пускай спасется Лот… Пускай уцелеют и дочери. А вот жена может помешать осуществлению задуманного плана. Ее следует устранить. Как? Он улыбнулся еще лучезарней. Ах, да она сама подсказывает способ. Ангелы запрещают беглецам оглядываться. А ей невтерпеж. Надо заставить ее оглянуться. Спишут на женское любопытство…

Он покрутил рычажок Параллельного сознания и подключился к мыслям Господа: «Мой оппонент Сатана на всех перекрестках доказывает, что людей я создал по своему образу и подобию. Ничего себе подобие! Невозможно забыть это скотство в Содоме. Но ведь я задумывал их не для этого! У них был другой выбор! Уж сколько раз мне приходилось убеждаться: мои идеи, мои творения кто–то использует для своих корыстных целей! Перехватывает! Уводит в противоположную сторону. Они становятся чуждыми мне. И мне ничего другого не остается, как…»

«Уничтожить и начать сначала», — подсказал Сатана.

И Господь, не заметив подсказки, повторил: «Уничтожить и начать сначала!»

«Надо позаботиться, чтобы ангелы не застряли в пути, — подумал Сатана, выключив ПС. — Они еще больше подогреют Идеалиста, и он нажмет кнопку».

Себя в отличие от Господа он считал Материалистом.

Вышло так, как он рассчитывал. Господь нажал кнопку. Это случилось на восходе солнца, когда Лот вступил в Сигор.

Иераса, шедшая за ним, услышала за спиной страстный шепот: «Оглянись! Такого ты больше никогда не увидишь!» Оглянулась — и не успела увидеть того, кто шепнул ей эти слова, как превратилась в соляной столп!

«Господь рождает идеи, — усмехнулся Сатана. — А доводить их приходится мне. Каждый выполняет свою часть работы. Таким образом создается иллюзия, что все мы служим одной цели».

Я забыл упомянуть еще об одном событии. Перед тем как отправиться в Содом, мы все втроем навестили Авраама. Его шатер стоял у дубравы Мамре. Ее запахи овевали нашу трапезу.

Собираясь нажать кнопку, вспомнил Господь гостеприимство Авраама и пожелал, чтобы его племянник Лот остался жив.

Свидетельства о первой атомной бомбардировке крайне скудны. Жители Содома и Гоморры, как тогда казалось, погибли, поэтому все, что записано в Библии, исходило из уст самого Господа, остававшегося на орбите, двух его ангелов, не очень ладивших между собой, и выживших содомлян. Чего ни нагородили эти последние, чтобы очернить ненавистного им праведника и его дочерей! Свои грехи приписали им. Дескать, они не чище…

Бесполезно было от датчиков той поры ждать научного описания пережитого.

Авраам, придя к дубраве Мамре, где он беседовал с Господом, увидел над поверженными городами дым, как из печи. И точнее не мог оставить свидетельства, ибо мыслил категориями конкретными, знакомыми и, столкнувшись с неизвестным явлением, своим сравнением одомашнил, приземлил, сделал будничным сверхъестественное. Но я‑то помню два грибовидных облака и бегущих от гибели Лота с семейством. Вспоминаю, как сжимал тонкое запястье младшей дочери его, как прикрывал крылом от излучения. На ногах ее были легкие сандалии из папируса, которые она сплела сама. Страх, покорность, с какой она бежала, снились мне много столетий подряд, и я не мог примириться с концом этой истории, написанной со слов спасшихся содомлян, мстящих Лоту! Не могли они простить своему врагу святости! Наконец на библейских страницах лежит отсвет наших слов, хотя мы знали истину. Но не в наших интересах было выдавать ее. Мы ангелы на службе. Жаль, конечно, ни в чем не повинного старика, дочерей его… Видите, через столетия мучают меня угрызения совести. Есть обстоятельства, не позволяющие мне противостоять общепринятой версии.

Я знаю, после выхода в свет мемуаров Ангела, свивающего небо, найдется немало охотников обелить жителей Содома и Гоморры и обвинить нас, пришельцев, инопланетян, посмевших судить людей за то, что они не успели к нашему прилету достичь нашей степени культуры. Прилетели бы в двадцатом веке… Так нет, приспичило… Однако вернемся к горестной судьбе праведника.

Навсегда я запомнил, как в сумерки достал он из–за пояса бараний рог и заунывным плачем шофара проводил, как велел обычай, Судный День. На фоне догорающих Содома и Гоморры чернели, как обугленные головешки, неподвижные фигуры его дочерей.

Позже Лот признавался, что из Сигора изгнал его страх. Неужели и там досаждали ему люди? Нет, скорей всего, их там уже не было. Они бежали, гонимые ужасом. Или вымерли от радиации. Тогда почему и на сей раз праведник выжил? Ах да, он перебрался в пещеру близ Сигора. Выход из нее напоминал Лоту щербатую хохочущую пасть ассирийца, взявшего его в плен, которая вот–вот сомкнется. Недаром содомляне потерпели поражение. Развратничать — их стихия, а вояки они были никудышные. Не сравнить их вооружение с ассирийским. У тех были луки, копья, щиты, шлемы. Грудь защищали кожаные панцири с нашитой металлической чешуей. Руки до плеч оголены для большей свободы. Ноги тоже защищены.

Слуги Лота, пришедшие содомлянам на помощь, попробовали оказать сопротивление натиску врага, но ассирийцы живо их смяли и перебили бы всех до одного, если бы не Лот. Он предпочел первым сдаться, чтобы показать пример соплеменникам. И теперь он первым бежал от грозящей беды… Нет, не безгрешен был Лот. Корил он себя за то, что внял приказу ангелов. Не стал золой. В пещере, куда он забирался от зноя, у него было много времени для размышлений и для сна. Сны были тревожными. То самум закатывал его вместе с верблюдами в душный песчаный ковер, то захлестывал с головой Евфрат, то заливался горючими слезами соляной столп. «Неужели это ты, Иераса?» — спрашивал он, и не хотелось ему жить. Зачем спас его Господь?