Юрий Фатнев - Ладья Харона

Аресты повторялись несколько раз, пока она не поняла: Академию ей не позволят кончить. Их записали в диссиденты.

В первый раз его бросили в психушку при генсеке Порче. То был человек, смертельно больной неизлечимой болтливостью. Граждане империи знали: если газеты задерживаются, значит, Порчу опять прорвало, как канализацию. Опять не удержался от искушения произнести очередную историческую речугу. И пусть она ничем не отличалась от предыдущей, и на сей раз это словоизвержение подавалось как откровение божье. Этот попугай, заучивший одно слово «перестройка», был уверен, что одним этим заклинанием сделает страну счастливой и на века заслуживает благодарности. Замышляев же считал, что у политиков чрезвычайно развит комплекс проститутки, а пора бы им научиться кое–что различать. История — не задница, которой они привыкли вилять, стремясь привлечь на свою сторону поклонников. Из всех докладов, интервью, книг этого «реформатора» в голове Замышляева застряла одна фраза: «Как–никак мы люди цивилизованные». Визитная карточка для иностранцев. С «цивилизованными людьми» провинциальный автор поссорился при следующих обстоятельствах…

Обгорелый трамвай, проносящийся мимо, проскрежетал так, что спугнул воспоминания. Замышляев оглянулся.

Перед самым носом трамвая проскочил сфинкс, спустился к реке и начал лакать воду. Вот сейчас повернет мраморную голову, узнает его и начнет расспрашивать о дороге в Фивы, а он не силен в египетском, не знает даже, как вернуться в Троцк, куда раньше на автобусе добирался за полчаса. Кстати, сколько имен было у этого городка. Это не первое…

На транспорт надеяться нечего. Придется топать через весь Питер…

Пламя пожирало великий град. Длинным языком вылизывало глазницы окон, словно леденцы, спрыгивало с подоконников внутрь комнат, хватало все, что представляло для него интерес, вышибало двери, выметалось в коридор и там буйствовало, трясло рыжей головой, рассыпая огненную перхоть, плясало до упаду, схватывалось за грудки с встречным пламенем, старалось подмять, сливалось с ним, перло напролом, опустошая здание. Перекидывалось на другое, третье…

Брошенными факелами чадили троллейбусы, машины, танки, бронетранспортеры. Среди них карета. Недавно здесь отбушевало последнее сражение, решившее судьбу планеты. По угомонившимся навсегда героям, похожим на раздавленных насекомых, группами, в одиночку, ордами валили уцелевшие в этом аду граждане. Нет, они не метались в отчаянье, они катились в одном направлении. Путь им указывал однорукий пенсионер Файбисович. Злые языки в Болванске, откуда он был родом, утверждали: вторую руку ветеран потерял, когда его тащили в партизаны. Но нас не интересуют такие мелочи. Это он, будучи на заслуженной пенсии, выйдя во двор по нужде, совершил открытие: у Земли есть сестра. На Площади кровопусканий приземлились спасательные корабли планеты–дублера. Да, да, миры опять сблизились. На планете–двойняшке тоже то ли идет война, то ли у них тоже к власти пришел свой генсек Порча, но тамошние жители решили выделить три корабля для своих братьев по…

— По безумию! — встрял кто–то в речь астронома.

— Заткнись, чучело! — напустились на наглеца сразу несколько содомлян.

— Врежь ему по очкам! — подзуживал Файбисовича некто с крысиной мордочкой. — Небось, писака. Ну, чего задумался? Интеллигент для того и существует, чтобы его — в морду!

— А ты, видимо, из тех? — обернулось к подстрекателю несколько человек, относивших себя к интеллигенции. — Держите его — это выпрямитель извилин!

Да, в его остренькой, вытянутой мордочке было явное указание на его профессию: жить тайной жизнью, все вынюхивать, всех заражать подозрительностью… А сами кому служили? Гоморрии! Это была лазейка для продажных шкур, чтобы вырваться на планету–двойняшку. Не с пустыми руками.

Звери обыкновенно собирались в стаи. Людям, наиболее хищным из них, свойственно организовываться в разные комитеты, союзы, партии, чтобы совершать преступления на законном основании. Эта постыдная профессия неминуемо приводила их к гомосексуализму. Жалким гомикам была доверена безопасность стра-Выпрямителя извилин, выхватившего пистолет, но не успевшего им воспользоваться, били все. Судорожно, глотая слюну. С упоением. Сладострастно. Крысиная его головенка моталась из стороны в сторону, как будто раскланиваясь за каждый удар. Но так как вышибить из него душу оказалось невозможно за отсутствием оной, его буквально размазали по асфальту.

Топот, стоны, одиночные выстрелы. Обреченно отстреливался кто–то из Союза людей–насекомых. За диссидентами охотились! А надо было Кремль — в Мордовию! Им тоже, как выпрямителям извилин, не было прощения. Сколько лет вертели Содомией, а теперь — получай! От них не оставалось даже трупов. Их уничтожали старательно, суеверно. Чтоб не завелись снова. Много лет прививали беспощадность к идеологическим противникам и теперь могли убедиться: уроки их усвоены массами.

Лягушиная шкура на асфальте — итог могущества.

И снова голоса:

— Глядите, глядите! Вон там… где здание рухнуло.

— Корабль!

— Огромный, как ковчег!

— А где остальные? Брехали — три…

— Два для начальства, один для народа…

— Вань!

— Ну, чего тебе?

— Гляди! У Книжной лавки. На мосту…

Вань разинул рот до пупа. Дивился: какой–то дурень вскочил на бронзового коня и пытался ускакать. Вань заржал: забавно показалось ему, что кто–то, оказывается, дурней его в этом дурацком мире. И опять занозой впился критический голос:

— Это не дурень. Император Павел! Умнейший человек. Он в России реформы замыш…

— Ты что? — снова отвесил губу Вань. — Рехнулся? Какой нынче век? Какая Россия?

И все в толпе недоуменно оглянулись на защитника Павла. Говорить о России после генсека Порчи? Действительно, чушь собачья. Зачем вспоминать то, что давно не существует?

С тех пор как воцарилась демократия… Ты кушаешь меня, я тебя… Кто скорей…

— Куда прешь? Не видишь? Гоморрийцы! Забыл, что они творили в Афганистане, Югославии, Ираке?

Поостыли:

— Знамо дело — всем неможно. Даже Ной…

Но этот рассудительный голос потонул в зверином реве черни, потерявшей всякую надежду. Толпа подалась вперед. Проштопала голоса автоматная очередь. К ней присоединилась вторая, третья… Толпа отхлынула, устилая улицу трупами, словно сбрасывая лишнее платье.

Из Ноева ковчега шугануло пламя. Он явно готовился к отлету.

Толпа угрожающе придвинулась к цепочке солдат. В руках взметнулись обломки кирпичей, железные прутья, алебарды, сабли, кремневые ружья, винтовки, копья, топоры. Цепочку солдат разорвала колесница с черным возничим, на шее которого сверкали белоснежные бусы.