Ганнибал - Лиловый (II)

Как бы то ни было, пуля, долженствовавшая оборвать жизнь юного господина Теодато, прожгла здоровое отверстие в груди Нанги и вот уже много дней причиняла ему мучительную боль. В первые моменты, услышав эту страшную весть, Нанга потерялся, не понимал, что ему делать, позволил другим бездушным увести себя; ему сказали, что уцелевших после пожара слуг Дандоло выгоняют из Централа, они теперь безработные и должны сами обустроиться, но Нанге это было все равно, потому остальные, пожалев его, — все они знали о его отношении к молодому господину, — забрали его с собой, и сердобольное семейство повара Гваны приютило его в своем доме. Нанга, как им казалось, сошел с ума, он часами просиживал на стуле в одной из комнат и молчал. В голове у Нанги ворочались мысли. Наконец мысли уязвили его в темечко, и Нанга в один прекрасный день сорвался с места и побежал; его едва успели перехватить на улице. Он орал, что господин Теодато не останется неотмщенным, и заявил, что убьет Фальера.

Это уже было самое очевидное помешательство, так что Нангу пришлось запереть. Он будто бы немного успокоился, пришел в себя, но все еще гневно вскакивал при одном лишь упоминании имени Наследника; потому в доме повара Гваны никто не решался больше даже заикаться про Централ.

По крайней мере, состояние Нанги будто бы немного улучшилось, можно было жить дальше, и самому Гване стало казаться, что жизнь пошла своим чередом. Они с женой и двумя старшими детьми работали по шестнадцать часов в сутки, пока младшая девочка, от рождения горбунья, присматривала за Нангой и готовила еду, и ничего удивительного, что спать они ложились рано и спали крепко; Нанга в это время, как сторожевой пес, обычно продолжал сидеть внизу, в темноте, и как будто ждал чего-то, и поскольку он никому не мешал, остальные позволяли ему.

Но в ту ночь, уже на рассвете, случилось странное событие, всполошившее Гвану и его семью. Нанга, как всегда, сидел в своем кресле и клевал носом, — он засыпал только под утро, — когда раздался негромкий стук в дверь. Не задумываясь, Нанга поднялся и пошел открывать, ему спросонья не пришло в голову, что время неурочное для нежданных посетителей, а на пороге стоял призрак.

Точнее говоря, это был молодой господин Теодато Дандоло, не узнать которого Нанга не мог, хотя он значительно оброс и одет был, словно какой-нибудь рабочий из промышленной зоны. Нанга вскрикнул, отшатнулся; от крика его, слышно было, проснулись люди на втором этаже и завозились.

— Ты чего, Нанга, сдурел? — быстро произнес господин Теодато, шагнул на него, стремительно захлопнул за собой дверь, потом снова взглянул на бездушного и беззвучно рассмеялся. — Ага, ты никак поверил, что меня подстрелили, как собаку? Надеялся, что больше никогда уж не увидишь меня?

— Господин Теодато! — выдохнул Нанга, все еще стоявший с раскрытым ртом. — Господин Теодато!

Люди возились на втором этаже, а по смуглому круглому лицу Нанги неожиданно градом покатились слезы.

— Господин Теодато! — только и мог глупо повторять он, и тогда случилось что-то совершенно нереальное: господин Теодато шагнул к нему и резко обнял за плечи, как равного. Никогда еще, никогда ни один высокородный Дандоло не обнимал слугу! Нангу так потрясло это событие, что он совсем уже потерялся, кое-как опустился на краешек кресла и остался сидеть, потому что ноги не держали его. Тем временем на лестнице послышались шаги.

— Нанга? — позвала его жена Гваны. — Нанга, что случилось?

— А, Токо! — признал ее Теодато, и она, услышав его голос, тоже напуганно вскрикнула и едва не споткнулась. — Гвана! Вы все тут. Да что вы так смотрите? Тоже думали, что я давно помер? Будете в следующий раз знать, как верить этим обманщикам! — довольно рассмеялся он. — Они действительно гнались за мной почти сутки, собак своих натравили на меня, но я завел их в болото и ушел от них…Ну ладно, при этом потерял лошадь и сапог, но сам-то жив остался!

— Господи, — всплеснула руками Токо, потом спохватилась: — Господин Теодато, вы голодны? Ах, Гвана, чего ты стоишь столбом!..

Они немедленно засуетились, хотя Теодато пытался отнекиваться, все равно накрыли почти что праздничный стол на кухне, страшно смущались простоты своего обиталища, не сразу решились задать хоть один вопрос. Только Нанга по-прежнему всюду ходил хвостиком за господином Дандоло, не сводил с него взгляда и время от времени робко пытался потрогать его за рукав, чтобы убедиться, что перед ним не иллюзия.

Вот наконец Гвана осмелился и спросил:

— Господин Теодато, ведь это означает… вам нельзя и носу казать в Централе?

— Какая догадливость, — не удержался и фыркнул тот. — Действительно, если люди Фальера узнают, что я жив, они устроят новую облаву. Поэтому, если вам меня хоть немного жаль, никому не говорите обо мне.

— Ведь это нельзя так оставлять, — сказал тогда Нанга. — Вы не можете всю жизнь скрываться здесь, господин Теодато. Конечно, никто вас не выдаст, но аристократу не место в этих трущобах!

Гвана с женой переглянулись; Теодато как-то криво усмехнулся.

— Ты прав, — ответил он. — И у меня все равно другие планы на жизнь.

Длительное ожидание может свести человека с ума.

Но в эти дни ничего нельзя было предпринять, только ожидать; хотя люди продолжали что-то делать, все их занятия не приближали их ни на йоту к желаемому. Марино Фальер дурно спал по ночам, кошмары по-прежнему преследовали его, и хуже всего было то, что он так и не был в состоянии понять, что ожидает его в грядущем. И это дерзкое исчезновение руосца!.. Он ничего не мог поделать, никого не мог отправить на поиски, потому что все они верили, что он знает , и разрушать эту уверенность было чревато. В самом деле Фальер понятия не имел, куда делся Леарза, не уверен был даже, действительно ли проклятый руосец ушел с чистыми намерениями, желая как-то помочь общему делу, или бежал, предав его.

Люди волновались. Тегаллиано обеспокоен был в последнее время, несколько раз заговаривал с самим Фальером на этот счет, повторял, что слишком долгое бездействие дурно повлияет на закованных, они уже нервничают. Фальер отмахивался: не до бездушных теперь, когда чертова станция Кеттерле по-прежнему совершает свой ход в астероидном поясе, безмолвно наблюдая за планетой, и неизвестно, в самом ли деле избранная им тактика работает. Что творится теперь в Кеттерле? Узнать это было невозможно.

Мрачными выглядели и разрушители, прочно обосновавшиеся во дворце. Мераз большую часть времени проводил, валяясь на диване то в одной, то в другой гостиной, его выражение недвусмысленно предупреждало, что закованный не просто не в духе — не прочь подраться, мрачными были и смуглые лица Виппоны и Кестеджу, а Аллалгар почти не выходил из своей комнаты. Никто этим особенно не интересовался: Мераза Аллалгар раздражал, потому что казался ему слишком тупым, Кестеджу и Виппоне и в голову не приходило, что можно попробовать разговорить этого угрюмого гиганта. Тегаллиано и его людям было не до них: продолжались проверки среди бездушных, к тому же, Тегаллиано доложили, что по городу ходят смутные, подозрительные слухи.