Александр Чернобук - Ангел Украины

Только этот сон и позволяет вспомнить в жизненной бестолковой суете, что была у меня другая, абсолютно отличная от этой корыстной сутолоки счастливая жизнь. А слезы наворачиваются при каждом пробуждении именно оттого, что это качественное состояние души утрачено и утрачено навсегда. Его никогда не вернуть, никак…

Никогда уже в этой жизни ты, цинично-матерый волк, не сможешь радоваться тем незамысловатым вещам, которые искренне радовали тебя, юного идеалиста-студента. Никогда не будешь испытывать трепетного страха и сладкого томления перед свиданием с самой прекрасной девушкой на свете. Никогда больше не испытаешь того бесшабашного чувства локтя готового на все друга и не ощутишь неповторимый вкус купленного на последнюю мелочь мороженого.

То состояние души, присущее только романтике молодости, ушло и ушло безвозвратно. Навсегда. Оттого и просыпается широко известный, всеми любимый и вечно одинокий, дважды разведенный журналист со слезами умиления и бесконечной жалости к себе, грустя и грезя о безвозвратно ушедшем, потерянном навсегда мире.

Эх, действительно, вернуться бы в свои восемнадцать лет и прожить весь этот утыканный ошибками жизненный путь иначе… Совсем по другому. Свернуть, зная все последствия неверного шага, в спорный момент жизни в другую сторону и выпрямить эту причудливую неправильную кривую. Может от этого не только у тебя все б изменилось… Глядишь и жил бы в другой Украине. В настоящей, гордой, светлой и свободной стране.

Провел по подозрительно увлажнившимся векам тыльной стороной ладони. Никакая боль, ни физическая, ни душевная никогда не могла выдавить слез из этих глаз. Только этот ностальгический сон и связанные с ним воспоминания и размышления. Странное качество.

Медленно повернул голову в сторону виднеющихся в темноте многочисленными огнями высоченных, этажей эдак в сорок, башен-новостроек на левом берегу и от неожиданности вздрогнул всем телом. Пластмассовый стаканчик с очередной порцией в этот раз не выпитой водки покатился по парапету и едва не полетел в мутный поток реки. Сорокоградусная жидкость расплылась в причудливую лужицу.

Хорошо, что не бутылка с водкой, — автоматически констатировал мозг, а рука рефлекторно подхватила опустевшую пластмассовую тару. Тело непроизвольно сместилось в сторону от стеклянного сосуда с драгоценным напитком, — если эта емкость разделит судьбу стакана, то вечер поэтически-пьяных раздумий можно будет считать законченным, до ближайшего магазина идти далеко.

Мысли прошли веером и в ту же секунду вылетели из головы. Все мое внимание было занято другим явлением. То, что я обнаружил рядом с собой, реальностью быть никак не могло. И тем не менее, я это видел.

— Это что за мультики? — риторически, но все же довольно громко поинтересовался я. Судя по всему, у себя же.

Рядом, не далее чем в двух метрах, на исковерканном временем ограждении моста сидел огромный грач. Черная птица внимательно изучала меня, склонив голову на бок. Ее глаза, две влажные черные бусинки, словно гипнотизируя, пристально смотрели мне прямо в лицо. Взгляд был осмыслен и пытлив. Было такое ощущение, что грач задал некий важный, философский вопрос и теперь терпеливо ждет ответ от собирающегося с мыслями собеседника.

Я зажмурил глаза, мысленно досчитал до пяти, тряхнул головой и снова размежил веки. Ровным счетом ничего не изменилось. Птица была на месте, она так же пристально и требовательно смотрела на меня, и наклон ее головы не изменился ни на градус. И тут я заметил в правой лапке палочку чертовски похожую на миниатюрную бамбуковую трость, а на блестящей антрацитовой грудке крошечный, но очень стильный галстук.

— Да, дела! — не зная, как оценить ни такое внимание, ни тем более такое явление, недолго думая, на автомате, добавил: — Присоединишься? Налить рюмаху? Граммов пятьдесят, а?

— Почему же так мало? Больше, что жалко? — если можно применить такое слово к птице, то грач усмехнулся.

Да, да, именно усмехнулся. Причем, довольно ехидно. Это дошло до меня быстрее чем то, что он произнес. Это сказал МНЕ ГРАЧ. Он мне СКАЗАЛ! Я что слетел с катушек? Парам-па-па-па-прам-па! Птица заговорила. Да. Доигрался. Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша…

— Что пора пить бросать? А, господин Высоцкий? — не давая мне опомниться, продолжил пернатый визави. — Ведь так обычно у вас, людей, говорят, когда начинают маленькие зеленые чертики вокруг шмыгать, белки по книжным полкам прыгать, птицы разговаривать…

— Нннннннет, не жааааалко, — не совсем членораздельно замычал я, механическим движением наливая водку в стаканчик.

— Ладно, не буду смущать господина журналиста своим видом. Интрига посеяна и остается, а вот пить мне так несколько неудобно будет. Я все же гордая птица, не закапывать же сей благородный напиток по грамму в клюв, — проговорил грач и тут же начал быстро увеличиваться в размерах, в то же время размыто меняя форму.

Он, словно резиновая игрушка, в считанные секунды раздулся до размера среднего человека и перетек в форму мужичонки лет пятидесяти самого обычного вида: потрепанный костюмчик черного цвета, несвежая белая рубашка с блестками, аляповатый трехцветный галстук, черные туфли на шнурках. В руках, теперь уже нормального размера бамбуковая трость. Волосы с проседью, расчесанные на пробор, лицо глумливое. Он сидел прямо передо мной на парапете и протягивал свободную от тросточки руку к стакану:

— Теперь можно. Я готов.

— Пожалуйста, — я, словно неисправный робот, шарнирно-механическим движением вложил пластмассовую тару ему в ладонь. Деревянно добавил: — Пейте на здоровье.

— Ваше здоровье, дорогой, многие лета, — тоном профессионального тамады пожелал он, вычертил в воздухе стаканчиком некую салютующую кривую и с видом заправского выпивохи опрокинул содержимое сосуда в рот. Причмокнул от удовольствия. — Красота! Поговорим?

— Попробуем, — протянул я и тупо уставился на новоявленного собутыльника. Мысли путались. Похоже, это был ступор. А грач, между тем, продолжал балагурить:

— Неловко без шляпы, непростительно, можно сказать. Не комильфо. Приношу свои извинения! Но в полете, сами понимаете, мешает. Да и теряется регулярно, — он протянул руку вверх и просто из воздуха взял серую шляпу с широкими полями. Стряхнул с нее несуществующие пылинки и аристократическим движением пристроил на седую голову. — Совсем другое дело. Джентльмену без шляпы никак нельзя. Ну-с, Сергей, по чем поют ваши душевные струны? Уж не по утраченным ли возможностям? Перед тем как ответить, подумайте, стоят ли они того?

— Да как тебе… Вам так просто объяснить… о чем эти… и вообще… душевные струны — дело серьезное, а утраченные возможности вообще не вернуть… наверное, — промямлил неуверенно я, совсем потерявшись. Грач в галстуке, при трости, с требовательным взглядом, затем он же юморной мужичок-собутыльник с философскими вопросами, материализовавшаяся из ничего шляпа… Бред какой-то. Что происходит с окружающими реалиями?