Артем Кочеровский - Варщик 4 [СИ]

— Жду, — ответил я и вытер кровь из-под носа.

— Чего ждешь?

— Когда затвердеет последняя ступенька, чтобы выбраться и оторвать тебе руки.

— Какая ступенька?!

— Во-о-о-он та! — Я провел пальцем по насечкам из погибших жуков и остановился на последней ступеньке. — Кажется, всё!

Злость, ярость и жажда увидеть свет толкали меня наверх, будто скопившиеся газы пробку. Окаменевшие ступеньки выступали из стены не больше, чем на сантиметр. Этого было достаточно. В руках скопились остатки энергии, и они, будто крановые манипуляторы, тащили меня наверх.

Раз! Два! Три! Четыре! Один за одним кольца остаются позади, а дно проваливается подо мной, превращаясь из грязного и вонючего пятачка в далекие воспоминания. На середине пути пальцы правой руки вместо привычной твёрдости панцирей нащупывают податливую чешую. Она мнется и трескается. Осыпается в глаза крошкой, прилипает к потной шее и просачивается под одежду. Я замедляюсь. Двигатель, что тащил меня наверх, глохнет. Сила притяжение хватает за ноги и тянет обратно. Земля хочет обнять меня и прижать изо всех сил. Она породнилась со мной. Она хочет сделать меня частью себя. Поглотить.

Двигатель остановился, но поезд набрал инерцию. Я подлетаю над серединой колодца и свечкой зависаю в воздухе. Царапаю ногтями по шершавой поверхности кольца. Обламываю ногти и, будто наждачкой, сдираю подушечки пальцев. Все это длится не больше неуловимого мига, и этого хватает, чтобы дотянуться до следующей ступеньки.

Последние метры я проношусь, точно пожарный по лестнице. Грюм выставляет ногу и прицеливается, а я использую её, как ещё одну зацепку. Окровавленные руки впиваются в штанину. Они больше не принадлежат мне и не чувствуют боли. Кисти сжимаются сами по себе. Вместе со штаниной Грюма они мнут его голень, вдавливают коленную чашечку, едва ли не отрывают кусок от бедра.

Грюк выстреливает коленом, надеясь меня скинуть. Бесполезно. Меня не скинет даже выстрел из дробовика.

Перекатываюсь на траву и чувствую её теплое прикосновение. Будто материнская рука, она сметает с меня грязь и гладит по голове, плечам, бокам. Грюм придерживает рукой надорванное бедро. Он рычит и замахивается левой ногой.

Ненасытная матушка-земля отпустила меня. Я будто крошечная планета, которую должна была засосать черная дыра. Я вырвался из зоны её притяжения и снова встал на свою орбиту.

Нос вдыхает запах чудесной травы. Руки отталкиваются от земли и подбрасывают меня в воздух. Грюм меняет траекторию удара и целит в голову. Я ловлю его ступню, разворачиваю на сто восемьдесят градусов.

Тело не поспевает за ногой, кость не выдерживает. Я чувствую отчетливый щелчок. Грюм заваливается на бок, раскинув руки. Он орет и обнимает землю, а я ползу по нему, словно один из тех жуков, собираясь попить кровушки.

Со спины раздается топот шагов. Ко мне бежит охранник с копьем в руке. Второй останавливается чуть поодаль. Держит наготове пистолет. Грюм пытается скинуть меня. Разве это возможно? Мои пальцы сжимаются на его теле, будто челюсти питбуля. Убейте меня, но я их не разожму.

Преодолевая линию его коленей, я перетаскиваю себя через заграждение пояса и оказываюсь лицом к лицу. С его морды смылась привычная надменная мина, в глазах поселился страх. Я бью с размахом из-за спины. Свежий утренний воздух омывает кулак. Он коротко свистит, как будто одобряет мои действия. Пункт конечного назначения — переносица. Раздается противный шлепок, голова Грюма отстреливает от кулака, будто бильярдный шар от битка. Затылок ударяется в землю, и голова утопает в почве едва ли не по самые уши. В стороны летят брызги крови, осколки зубов, слюни и сопли.

Скидываю себя на левую сторону и тащу за собой Грюма. Охранник тычем копьем и пронзает начальнику бок. Вырывает копье с досадным криком, но не успевает отвести для следующего замаха. Перехватываю и тяну на себя. Охранник спотыкается и падает на мой локоть. Отбрасываю его копьем и добавляю тупым концом по лицу.

Вторичная характеристика рукопашный бой повышена до 17;

Общий объём материи увеличен до — 24,54 относительных единиц.

Второй стражник жмет на курок. Рядом со мной дыбится земля. Пули медленно подбираются. Стражник боится зацепить Грюма и пристреливается, будто ощупывает дно неизвестного водоема. Перехватываю копье и швыряю. Нерешительность обходится дорого. Копье пробивает торс, протаскивает стражника по земле и вбивается в ствол. Пистолет отлетает к соседнему дереву. Пуская изо рта кровавые брызги, охранник ощупывает шест копья и смотрит на меня с выпученными глазами.

— Тебе хана, придурок! — Хрипит Грюм.

Подпираю землю руками и присаживаюсь на задницу. День выдался ясным. Солнечные лучи не могут пробиться через грязевой нарост у меня на руках, но находят уязвимое место на лице. Лоб, нос и скулы припекает. Я сижу на поляне окружённый стонами. Глаза режут неестественные красные кляксы на траве и одеждах, но это не может сдержать мою улыбку. Как же хорошо снова почувствовать солнце. Как же хорошо снова вдохнуть свежий лесной воздух. Как же хорошо снова двигаться.

Вспоминаю, что обещал оторвать Грюму руки. Две минуты назад это казалось мне вполне равнозначной платой за мучения. Больше нет. Жизнь в колодце позволила по-другому посмотреть на вещи. Смерть была близка, а оттого жизнь стала слаще. Со временем эйфория пройдет, но сейчас не хотелось портить момент.

— Ворон уже улетел! Кхе-кхе! — Покашлял Грюм и показал пальцем в небо.

Ворон улетел. Черная точка, хлопая крыльями, удалилась в сторону Видовой Заставы. Вот, значит, как они вышли на меня и Башмака.

— Тебе отсюда не свалить, придурок! — Грюм улыбнулся сквозь боль. — Без костылей ты далеко не уползешь, а наши люди будут здесь совсем скоро. В следующий раз мы накроем тебя каменной плитой. И ты сдохнешь не только в сырости, холоде и голоде, но и непроглядной тьме! Ха! Ха-ха! Ха-ха-ха! Придурок!

— Да, завали, ты!

Грюм смотрел на меня и лыбился. Нос разошелся розочкой, верхняя губа разъехалась посредине. Бордовая материя убрала боль и занялась восстановлением. Пройдет несколько минут, и он поднимется на ноги. Я мог дождаться этого и ещё раз выместить на нём злость. Но была ли злость? Нет. Её не осталось. Свежий утренний ветер сдул её, а солнце высушило оставшиеся кляксы.

Больше меня напрягал его смех и пустая болтовня. Я подобрался поближе, завалился на левый локоть и толкнул его в грудь. Грюм перекатился колбаской и расставил руки. Пальцы, точно тормозные крюки, впились в землю. Рвы протянулись до самого колодца и закончились перед ободом первого кольца. Грюм коротко вскрикнул и исчез в темноте.

— Тебе конец, мразь! — Он орал до хрипоты. Из колодца его голос поднимался, будто из громкоговорителя. — Лучше бы ты меня грохнул!