Виктория Борисова - Светлая сторона апокалипсиса

Так и жил Витя день за днем, будто в полусне. Утром встать… На работу… С работы… Домой. Мама все так же суетилась по хозяйству и даже будто повеселела. Несколько раз Витя слышал, как она напевает, перемывая тарелки.

Она умерла в мае восемьдесят пятого. С утра вышла на балкон вывесить белье, еще постояла, любуясь сиянием весеннего дня, потом пошла на кухню лепить пельмени и упала. Вернувшись с работы, Витя там и нашел ее с руками в тесте, и мука осыпалась прямо на лицо.

С тех пор он жил один. Женщин у него не было никогда, даже в студенческие годы. Сколько раз он замечал на их лицах брезгливое отвращение! Но стоило подойти ближе — и оно сменялось страхом. Витя и не стремился сблизиться с кем-нибудь. Пусть живут как знают, лишь бы не трогали.

Потом что-то произошло. Зарплату еще выдавали, но цены росли с каждым днем. Потом закрыли институт. Помыкавшись без работы, Виктор с трудом устроился работать охранником, а проще говоря — сторожем в детский сад. Зарплата, конечно, копеечная, но Виктор очень боялся лишиться и этого. Поэтому сейчас он так спешит, меряя улицу длинными ногами, и в который раз думает невеселую думу о том, почему же ему так не везет в жизни, когда это началось и неужели никогда не кончится.

История эта началась очень давно, в тот год, когда ровесник века, шестнадцатилетний сапожник-подмастерье Кирилл Степанов Волохов получил три года тюрьмы за насилие над перезрелой хозяйской дочкой, девицей Васильчиковой. Присяжные были снисходительны — тощий заморыш вызывал скорее жалость, чем праведный гнев.

Потом еще много лет он помнил мрачные тюремные стены, вонь от параши и окрики надзирателей. Старые тюремные сидельцы «по человечеству» жалели мальчишку. Ему было все равно. Безучастно слушал он рассказы «скокцеров» и «марвихеров», «фармазонщиков» и уличных «котов». В жизни ценится только сила и власть, а уголовники, хоть и любят похвастать своими подвигами, полжизни проводят взаперти. За год Кирюшка понял одно — сила у тех, кто сажает, а не у тех, кто сидит.

Его освободила революция. Всех заключенных выпустили на волю как узников проклятого царизма. Очкастый еврейчик в кожаной куртке с маузером на боку пришел в сопровождении двух дюжих балтийских матросов и сначала опасливо посматривал на уголовную братию, но потом разошелся и долго болтал что-то о свободе, равенстве и братстве, потрясая тощим кулачком. Заключенные, которых собрали в тюремном дворе для прогулок, пересмеивались, переругивались и не могли дождаться конца этого действа.

Только Кирилл Волохов слушал оратора открыв рот и почти не дыша от волнения. Из всей длинной речи он не понял ни слова. Социальная революция, торжество труда, поверженный капитализм — все эти понятия были для него пустыми словами. Он понял одно, самое главное — вот она, настоящая сила! Вот к чему надо держаться поближе!

Когда бывшие заключенные разошлись по домам, он подошел к «комиссару Сереброву» (так себя называл бывший ковенский портной Мойша Зильберман) и несмело тронул его за рукав. Севшим от волнения голосом спросил:

— Как бы это… в большевики записаться?

Тот посмотрел на него с опаской, но сопровождающий, здоровенный балтийский матрос, хлопнул парнишку по плечу и добродушно пробасил:

— А ты давай к нам, малец.

Так Кирилл Волохов пришел на службу в органы, или, как он сам выражался, «поступил в подотдел чеки». Новая жизнь была прекрасна. Сапожный подмастерье Кирюшка и мечтать не мог о такой. Ладная форма, сапоги со скрипом, паек по первой категории, почет и уважение — все это хорошо. Но главное — восхитительное, пьянящее ощущение власти над жизнью и смертью людей. Птенцы революции не сильно утруждали себя юридическими тонкостями. Революционное правосознание и пролетарское происхождение — вот что было главным и зачастую единственным аргументом в суде… Если, конечно, дело до суда все-таки доходило.

Ну, и того… Не без греха, конечно. Хотя нет. Грехи — поповское слово. Кир Волохов комсомолец и в Бога не верит. Теперь ему стала доступна любая , не нужно больше, урезывая себя во всем, откладывать копейки на дешевый бордель. А что? При коммунизме все общее, ну и бабы тоже.

Ах, сколько же он их перевидел! Дворянок и жен ответработников, монашек и проституток, старых революционерок и несовершеннолетних уголовниц.

А жены врагов народа! Холеные, надменные, в меховых горжетках и шелковых чулках. Он был сдержан, даже вежлив… Сначала. Выслушивал сочувственно, говорил мягко: да, положение не из лучших. Обвинения тяжелы, доказательства бесспорны. Но он ей сочувствует, искренне сочувствует. И мог бы даже помочь, хоть и не положено… Если, конечно, сначала она сама себе поможет.

И трескалась корка льда. Рыдали, ползали в ногах, давали признательные показания на ближних и дальних. Ну и предлагали себя, конечно. Бабы дуры, думают, что между ног у них такое сокровище, которым весь мир купить можно. Просто грех не воспользоваться. Все равно для врагов народа из кабинета следователя только два пути — или в подвал, лоб зеленкой мазать, или в лагеря лет на десять минимум. Не пропадать же зазря нежному телу!

Но самое острое, трепетное наслаждение было потом. Привести себя в порядок не спеша, брюки застегнуть, гимнастерку одернуть… Посмотреть в глаза, наполненные мольбой и страхом, — и вызвать конвой.

Некоторые сослуживцы даже завидовали:

— Ну ты и молодец! Ловко! Как это у тебя получается? Я с этой стервой месяц бился — и ничего!

— Так ведь подход к ним надо иметь, — говорил он самодовольно, — это, брат, психология!

Надо отдать ему должное, оперуполномоченный ЧК — ГПУ — НКВД Кирилл Волохов действительно верил в правоту своего дела. А почему бы и нет? Революция дала ему все, и он готов был жизнь отдать, чтобы отстоять ее завоевания. А кругом враги! Все эти недобитые дворяне, гнилые интеллигенты, шпионы иностранных разведок… Каленым железом надо выжигать гидру контрреволюции! А если и попадется иногда невинный человек… Что ж, лес рубят — щепки летят. И потом — что значит невинный? У нас просто так не сажают. Что-то обязательно было, только небольшое.

Так и прошла вся жизнь в трудах и заботах на благо Советской Родины. Работать порой приходилось сутками напролет. Одни ночные допросы чего стоят! Но и ценили его по достоинству — квартира, дача, персональный автомобиль, спецобслуживание… Да мало ли еще что! Кирилл Волохов честно все это заслужил, и можно было бы наслаждаться спокойной старостью, персональной пенсией и сознанием выполненного долга. Но случилась с ним на склоне лет воистину гнусная история, которая изрядно отравила последние годы жизни.

Это произошло весной 1957 года. Жена тогда попала в больницу. Врачи улыбались, делали бодрые лица, но под их улыбками проглядывало другое, как черные камни в мутной воде, — «рак, да, это рак, конечно, мы оперируем, сделаем все, что можем, но сами понимаете…»