Вадим Жмудь - Инспекция

— Значит, я отвечаю за то, чего не совершал сам, а совершил мой сын?

— Так всегда бывает.

— Так никогда не было!

— Ты этого не замечал. Все отцы ответственны за деяния их детей.

— Я сам хочу говорить с тобой за сына. Мне не нужны посредники. В чем его обвиняют?

— Вот почитай Священное писание.

— То, о котором говорил Александр? Автор — Матфей?

— Не только. Авторов много. Книга одна. Здесь много правды, и много совсем иного. Разберись.

— Это долго.

— Я дам тебе сколько хочешь времени. Сколько тебе потребуется для прочтения и осмысления.

— Готов?

— Да. Я не понимаю.

— Что?

— Чем мой сын хуже других?

— Иоанн.

— Да, смерть Иоанна. Это была ошибка. Этого не следовало делать. Он его боялся.

— Бояться — грех.

— Я знаю. Он был нетвёрд. Но Иоанн сам виноват. Он вмешивался в семейные дела Тетрарха. Все цари, султаны, короли, императоры и президенты имели любовниц, и никто их не упрекал, А царицы и королевы — любовников. Во всех странах. А ведь это — не жена и не муж. А у Антиппы была жена, вполне законная, разрешенная нашими традициями и порядками, да, не первая, не единственная, ну и что же? Ведь все могли так поступать! Это не было запрещено.

— Пожалуй, ты зря кипятишься. Основная вина — не Иоанн.

— Неужели … Ах, да! Как я сразу не догадался! Конечно! Ирод виновен в смерти Иисуса! Вот оно что! Этого не могут простить! Так-так … Но при чем тут я? Отец за сына? Да… Пожалуй… Но ведь и он не мог поступить иначе. Всё было спланировано! Всё было решено заранее. Разыграли как по нотам. Разве актёру, играющему роль злодея, выносят приговор? Что угодно, но только не это! Всякие дела были на земле. Люди за многое отвечают. Но это — не человеческие игры. Как же можно на людей возлагать ответственность за пути Господни, которые неисповедимы и неподвластны нам? И мой сын был игрушка в руках судьбы, пешка, щепка на волнах, и теперь ни мне, ни ему этого не прощают! … Послушай! Я задам только один вопрос, можно?

— Разумеется. Сколько угодно вопросов.

— Скажи мне: эти события были божественные или нет?

— Разве у тебя есть сомнения?

— У меня теперь нет, но у него разве не должны были быть? Но я говорю о другом. Допустим, Христос — человек. Тогда Ирод — царь, который казнил человека. Разве это такое уж неслыханное преступление? Посмотри на дело с этой стороны? Разве все цари не прощены за такое? Разве есть такие, кто не казнил никого? Разве нынешние правители никогда и никого не казнят? А разве президенты стран, в которых смертная казнь отменена, не подписывают указы о начале военных действий? Кто из царей, президентов, королей, императоров может похвастаться, что не пролил крови ни одного человека?

— Никто, пожалуй.

— А разве пророки библейские не предавали смерти простых людей? А как быть с медведицей, которая растерзала детей по знаку пророка? А иные самолично убивали, как Давид! И вот я говорю, разве не во власти царя требовать смерти для преступника, если тот — всего лишь человек?

— Да, во власти. Это плохо, но это — так.

— Тогда будь Христос человеком, Ирод был бы не виновен?

— Да.

— Скажи, а если Христос — бог, как мы знаем, то можно ли его казнить против его воли? Разве боги подвластны людям? Разве не наоборот?

— Против воли — нельзя.

— А если по его собственной воле он это велел, если не пошел против бога, а пошел по его воле, разве он виноват в чем-либо?

— Так ты ещё и Иуду оправдаешь.

— И оправдаю. Чем он хуже других? Такая же пешка. А кто фигуры двигал? Кто задумал и исполнил? Чья воля? Или есть ещё выше его нечто, что обязывало? Или самому ему нравится в такие игры играть?

— Не могу сказать, что нравится…

— Стало быть и божьей власти есть пределы и правила?

— Всему на свете есть пределы, сын мой.

— Ты назвал меня сыном?

— Да, ибо скорблю о тебе. Прощен ты. Ты и сын твой — прощены оба.

— Возможно ли?

— Ступай. Мне нужно подумать.

В этот момент дверь отворилась, и в зал вошел Седовласый:

— Так-так… Ирод, оставь нас. Я сказал: прочь. А ты? Михаил! Архангелом себя возомнил? Опять самозванствуешь?

— Я? Нет. Я веду расследование.

— По какому праву? Поглядите-ка на этого Воланда! Передаешь распоряжения! На что это похоже? Сначала — Пилат, потом — Ирод!

— Я увлёкся, может быть… Я изучал характеры.

— Вспомни, я тебе запретил это.

— Виноват…

— Да, виноват. Хороший, в общем-то, человек, талантливый, а ввязываешься в этические и теологические проблемы! Не хорошо.

— Писатель обязан быть философом, этиком, теологом.

— Обязан быть? Разве это — одно и то же, что быть?

— Кому-то надо задуматься…

— Да. Убедительно. Стало быть, я не задумывался?

— Сверху видно не так как сбоку или снизу.

— Для Ирода и Пилата будет время. Как и для прочих. Так ты всю Преисподнюю в Эдем расселишь! Это не годится! Зачем ты изображаешь из себя судью?

— Суд всегда нужен.

— Терпение. Суд будет.

— Время идет, а суда нет.

— Не торопи события.

— После суда ничто, вероятно, не будет иметь значения. До суда наказание бессмысленно. До суда либо все должны быть в равных условиях, либо…

— Что — либо?

— Либо после суда все должны быть поняты и прощены.

— Ты уверен, что хочешь того, что сказал?

— Я пытаюсь найти логику.

— Не пытайся найти логику там, где законы логики не действуют.

— Да! Это верно! Они не действуют. Я это всегда ощущал и всё же так никогда и не сформулировал!

— Ты создавал эстетическое произведение на материале религиозного наследия. Ты не подумал, что вторгаешься в область морали?

— Я хотел этого.

— Но вопросы только поставлены. Они не решены.

— Да, к сожалению. Я смог, что успел.

— Почему ты начал с Пилата?

— Я его ненавидел.

— За что?

— Он казнил…

— Не продолжай. Ладно. Почему ты его оправдал?

— Я старался его понять. Я поставил себя на его место. Мне стало казаться, что он не виноват.

— Теперь то же самое с Иродом?

— Да.

— Кто дальше?

— Не знаю.

— Зато я знаю.

— Кто?

— Все. Ты постепенно оправдаешь всех со своим пониманием. Почему в поисках справедливости для одного, ты позволяешь себе топтать судьбы многих других?

— Я? Топтать?

— Да. Сколько невинных жертв! Для тебя они — незначительность? А передо мной все равны. Изначально.

— Но это же выдуманные герои произведения!

— Для решений вопросов морали не имеет значения, идет ли речь о живых людях, или о литературных персонажах.

— Наказание литературного героя не следует принимать всерьёз.

— Ошибаешься. Это — прецедент. Если люди с удовольствием читают, как в муках гибнет книжный обидчик, назавтра они пожелают смерти живому, а послезавтра кто-то из них попытается это реализовать.