Аланд Шабель - Не от мира сего [СИ]

Бурбелла плеснул себе коньячку в ёмкость тонкостенную, опрокинул в глоток и опять застыл в двойственном и вялом, словно анабиоз, состоянии.

Да-с, господа, сознание его как бы раздвоилось, сумело, понимаешь, каким-то необъяснимым образом! Раньше не было с ним такого никогда, он и в мыслях не допускал подобного бреда. Ну, надо же так себя довести?! Ведь ещё здоровый и не старый мужик, переживший и видевший немало в этой жизни! А сейчас, один на один с самим собой, расплылся, словно медуза зыбкая, дрожащая, состоянием напоминающая растерянную студентку, у которой ещё два курса впереди, а у неё несомненная задержка.

В то же время другой после распада личности ещё оставался бойцом, наблюдал со стороны за своей оболочкой, с мрачной улыбкой критиковал себя, ругал, а уж ругаться бывший служивый умел, поверьте! Любой боцман с любого флота, пообщавшись с отставным опером пять минут, смог бы, не колеблясь, подтвердить это великое умение. А на вопрос о причине такого душевного раздрая, ответ был примитивно прост — дело в том, что Бурбелла боялся !

Нисколько не кривя душой, пусть и нехотя, ломая характер, наедине с собой он смог себе признаться, — «да, боюсь! Боюсь за дочку, за жену боюсь! За родню, ну и за себя, естественно! Вот такой, понимаешь, размоздяк в твою петрушку!».

Пока жена в отъезде (она поехала в столицу проведать единственное чадо, студентку-третьекурсницу), он мог позволить себе быть самим собой, без притворства и игры в разухабистого, шального, этакого неустрашимого молодца!

Бывший подполковник действительно опасался в первую очередь не столько за себя, сколько за близких ему людей. Он видел собственными глазами последствия того хаоса и ужаса, содеянного этим … нет! Человеком этого пришельца из мрака не назовёшь! Поэтому и стоило, валяясь на диване, крепенько трижды подумать, потому что не представлял себе Бурбелла всех дьявольских возможностей «Ирокеза». Может он и на расстоянии в сотни километров сумеет вдруг навредить жене и дочери! С этого колдуна станется!

Будучи когда-то неустрашимым, опер плеснул себе ещё коньячку. А в ручонках-то дрожь, тремор, однако, господа! Вот, если бы он был один! Но он не один и потому не хотел ворошить в памяти то, что лучше забыть ради душевного здоровья.

Излишне говорить о нежелании вспоминать этого клоуна, ибо клоун оказался весьма опасным, зловещим и непростым, мстительным и коварным существом, от которого хотелось держаться подальше. Да-с, учитывая его возможности, подальше и желательно в другом городе, или ещё лучше в другой стране, для здоровья полезнее, знаете ли! К сожалению, тот злодей жил неподалёку в собственном коттедже, на окраине районного центра, от их города километров шестьдесят, не больше. Бывший опер, естественно, знал, где конкретно.

Встречаться, а уж тем более иметь какие-либо дела с таким субъектом, очень не хотелось ни при каких обстоятельствах, но…!

Вот в это «но» всё и упиралось! На его пенсию не разгуляешься, жена не работает, да никогда и не опускалась до подобного безобразия. Она была из тех красивых женщин, которые позволяли себя любить, но сами особо никого не любили, кроме себя, конечно! По молодости такие дамы крайне разборчивы в выборе спутника, весьма расчётливы, и если Бурбелла (тогда ещё просто молоденький лейтенант Бурдин) женился по любви, то красавица вышла за него замуж по расчёту.

Она считала вполне искренне, что, если осчастливила избранника (хотя на тот момент у неё особого выбора не было), позволила тому носить гордое звание её мужа, он должен быть ко всему перечню её требований ещё и удачливым добытчиком! Ну, вот и пусть добывает всё, что необходимо им в этой жизни, в том числе и дензнаки. Пока он служил честно, богатеем, естественно, не стал, потому что коммерсантов не крышевал, местечко себе тёплое для пенсии не присматривал заранее, а безропотно тянул служебную лямку. Конечно, на жизнь в то время жаловаться было грех! Тогда они не бедствовали. Даже когда родилась дочь, денег, по их меркам, вполне хватало, комплексов по этому поводу не возникало. Вот только годы берут своё, и сейчас он уже не на службе со всеми вытекающими пенсионными последствиями.

Хорошо, с дочкой повезло, умница, не в мать! Планка самооценки реальная, в сообразительности не откажешь, характер есть, но не зашкаливает, да и красой не обделена, вот только это от матери и досталось, слава Создателю.

Вполне нормальная современная девушка, которой и погордиться не грех, но сейчас она — студентка столичного вуза и пока учится, ей надо помогать, ясен перец! С другой же стороны, Барыня щедро платила за помощь ей в делах различных, а деньги ой, как нужны, да и Бурбеллу, предлагавшего свою готовность помочь в чём-либо, никто за язык не тянул. Поэтому он и пребывал в душевных терзаниях, всего себя сомнениями измочалил, ибо понимал — с Ирокезом встретиться придётся! Правда, чем эта встреча для него закончится, он и предположить не мог. И ладно бы для него одного, да ладно бы ещё ничем плохим. Вопрос перед ним назревал существенно важный, ощутимо сильный.

«Думай, подполковник, думай!».

Бурбелла плеснул ещё коньячку и, опрокинув на автомате, не чувствуя вкуса и удовольствия, угрюмо замер, прикрыв глаза. Он прекрасно помнил, как именно этот неопределённых лет, на вид ничем непримечательный мужик в затрапезной серой рубашке и потёртых джинсах заставил весь отдел уважать себя, да что уважать — бояться!

Он сумел доказать, что нельзя бить задержанных только потому, что они задержаны. Что опера издерганные и злые — это можно понять, но права орать и хамить, вымещать свою досаду на контингенте им никто не давал. Нельзя, несмотря ни на отвратительное настроение, ни на усталость, молчаливо, в знак корпоративной солидарности, отвернувшись, пройти мимо, тем самым поощряяя беспредел здоровенных омоновцев. Дубинкой огреть по хребтине наглеца в самых лучших воспитательных целях, да, святое дело, но! Как оказалось, добром такое действо весьма даже может и не закончиться, благополучно может не миновать.

Самое обидное то, что это было направлено не против системы вообще, в принципе, а как бы в защиту его, этого сектанта с диковинным мелированным бобриком вызывающе оранжевого цвета.

Другим словом, он не был борцом за справедливость с какими-нибудь идеями религиозными, нет! Прямо дано было понять, что нельзя трогать его и только его! На остальных сподвижников Ирокезу было абсолютно плевать, он с лёгкостью подставлял их и жертвовал ими словно пешками без всяких душевных комплексов.

И это коллеги Бурбеллы впоследствии чётко осознали, белели от бешенства, но вынуждены были подчиниться непонятной для нормального разума жестокой силе, необъяснимой с точки зрения обыкновенного человека. Даже если человек этот государев и носит форму.