Аланд Шабель - Не от мира сего [СИ]

— На бату́те, — пребывая в некоторой задумчивости, машинально поправил капитан, — прыжки на батуте.

— Нехай на батуте, — покладисто согласился рассказчик, прицельно разливая очередную порцию в стаканчики, — поначалу он сержанту в ухо зарядил, потом второму, а как из камеры выскочил, такой там шухер поднял, что менты без всякого батута запрыгали словно блохи!

— Ты слова-то подбирай, — подпустил железа в голосе Бурдин, — не забывайся!

— Да ладно, начальник, я же образно выражаюсь, — прижал к груди бутылку Гужа, — но, смею заметить, обрисовываю события правдиво, без фантазий.

— Да уж, только события эти — сплошная фантазия, — после минутной паузы пробормотал себе под нос капитан, — столько несуразицы вылезает, диву даёшься. Ладно, что дальше произошло?

— А дальше Чумной сам проиграл!

Бурдин невольно усмехнулся, представив себе лицо и выразительный монолог Чумного, когда тот осознал, как его обули в его же кустарнике! Он! Мастер колоды, старший этого трио подсадных, свято уважающий себя, словно амнистию!

— Понимаю так. Вас организовали воспитать Оранжевого! Но вы повелись на азарт, и он выиграл! Далее по его требованию Валун и Чумной пошли громить участок, выпустили сектантов, те ещё смуты добавили, а вот ты почему не пошёл с ними?

— Про сектантов не знаю, начальник, но шуму и эти двое наделали за целую камеру! А не пошёл по одной простой причине, я — не самоубийца! Да и как я браткам помог бы в оковах-то? Рядом бы улёгся с маслиной в башке, пассажиром бесполезным, вот и все дела!

— А с наручниками, что за тёмный номер? Я, честно говоря, не совсем проникся пониманием, несмотря на твои байки. Давай искренне, — кто и зачем тебя заковал?

— Начальник, я же тебе объяснял! Можешь не верить, но я сам по сути себя и заковал! Валун защёлкнул по моей просьбе, а отмычки не было. Якобы проверить решил их надёжность, фокусник-то расстегнул их без ключа! Взял и стряхнул просто без всяких затей…

— Слушай, сказочник! Никогда не поверю, чтобы наручи стряхнуть было можно вот так запросто! Муляж, наверное, или реквизит для кино с пружиной тайной!

— Ага! Муляж, как-бы не так! У меня от этого муляжа синяки на руках, — вскинулся Гужа, — я, пока в них торчал, каждый винтик ощупал. Нет, не киношные это дела, настоящие браслеты, уж поверь!

Наручники эти валялись дома у Бурдина, и он решил изучить их основательно. Если сам не справится, спецам отдаст, уж те, «шрайбикусы», любую каверзу распознают.

— А с чего ты сам в них залез? — поинтересовался опер, — на садомазохиста вроде не похож, давай не крути, Гужа, говори как есть!

Налив, выпив и вновь закурив, бывший арестант с минуту размышлял, как бы взвешивая, раскрыть причину своего поведения или полезней помолчать.

Исподлобья глянул на капитана, тот не торопил, налил ему ещё полстакашка, нацепил на вилку корнишон, подождал пока водочка, а следом и закуска, ушли по назначению, всё это с полным пониманием момента, молча и терпеливо. Гужа оценил и решился, — скажи, капитан, ты в Бога верующий? Ну, или, на крайняк, крещёный?

— Нет, неверующий. Крёстных у меня тоже нет.

— Понятно, как и я, — вздохнул бывший сиделец, — одной бани веники. Ну, так слушай, капитан. Оранжевый этот — тип ещё тот! Он только в камеру вошёл, от него холодом попёрло, словно к нам тогда питон вполз! Скользкий, опаснейший, такой питонище! А взгляд у него вообще страшный! Я не знаю за Чумного и Валуна, а вот у меня лично поджилки затряслись! Причём затряслись так, как у приговорённого к электрическому стулу вместо ожидаемых родных четырёх лет!

Гужа, не спрашивая, ибо капитан до этого отказался в его пользу, налил себе ещё, в два продолговатых глотка опустошил пластиковый стакан и, занюхав коркой чёрного хлеба, хотя нехитрая закуска на столе вполне присутствовала, продолжил рассказ о своих наблюдениях.

— Понял я, начальник, одно: если не придумаю что-нибудь, мне — кранты! Для Оранжевого люди, что черви дождевые, материал расходный! Вот я и заковал себя по-хитрому, иначе в первых рядах под пули ментовские пошёл бы, а так, какой с меня спрос! Но ведь вот, что характерно, он, падла, раскусил меня на раз! Осклабился разок на мою хитрость, резанул взглядом своим змеиным, но освобождать от железок не стал, обошёлся Чумным и Валуном.

— Да уж… — проворчал Бурдин, внимательно выслушав рассказчика, — натворили дружки твои делов, как будто им головы поменяли! Он что, их в зомби безмозглых превратил?

— Про зомби не знаю, а вот твои соратники их махом в мертвяки определили…

— Ага! А ты, как думал! Они крушить будут, а на них любоваться станут! Нет, знаешь ли, что спросили, то и получили! Так что, ты радуйся смекалке своей, на сей раз не подвела!

Бурдин вскочил и сгоряча хотел ещё «насыпать по шапке» наглецу, посмевшему упрекать доблестные органы за право на защиту, но остановился, вгляделся в серьёзную физиономию оппонента и уселся обратно.

Радость от своей смекалки Гужа, конечно, проявил и опрокинул ещё сто грамм водочки, но как-то вяло, неискренне.

С самым сумрачным видом закинул кусок колбасы в рот, без аппетита стал жевать. Опер, сидя напротив, вопросительно воззрился, словно пытался прочесть что-либо по лицу собутыльника.

— Когда этот змей уползти решил из камеры, остановился рядом, зыркнул на меня так, что дыхание перебило, — после небольшой паузы сознался сей кримэлемент, — объявил, что должок на мне висеть будет, сам к выходу и исчез, как будто и не было его.

— О как! — удивился Бурдин, — должок, это в смысле за то, что живой остался?

— Вернее, он оставил в живых.

На несколько минут оба замолчали. Гужа допил водку, закурил. Капитан сидел, опустив голову, он мысленно переваривал информацию. То, что он узнал сегодня, не то чтобы ошеломило его, но всё же вышибло из привычного мировоззрения.

Сразу после «чепе», так сказать, по горячим следам, он обходил и расспрашивал коллег, старался из их ответов и объяснений не только воссоздать картину произошедшего, но и понять задействованный в сознании людей механизм, толкнувший их на преступление, вернее, то горючее, что заставило этот механизм сработать.

Потом этот разговор с Гужой в камере. Он что-то дополнил, отдельные моменты прояснил, но не ответил на главный вопрос — что это было? Люди, по сути дела, пошли на самоубийство! Капитан знал этих подсадных, уважения к ним не испытывал, но и за дураков их не держал. Ну, Валун разве, бывший боксёр, по голове его достаточно настучали в своё время, но не настолько же, чтобы напрочь отбить инстинкт самосохранения. А про Чумного в плане слабоумия и речи нет, тот ещё шахматист!

В итоге получалось нечто из области неизведанной, до этих пор незнакомой, к тому же потусторонней, инфернальной, если хотите! Ну а эти, извините, суеверия, для опера они, что бульон от топора! Для искреннего материалиста до мозга костей диагноз один — лечиться и лечиться! Помнится, нечто подобное говаривал когда-то один именитый вождь. Тем не менее, подозрения на «что-то здесь не то» возникли ещё в отделе, а сейчас Гужа, по сути, подтвердил их. Нет, этот выверт человеческой породы, конечно, мог и присочинить, тот ещё «шар с пером!». Но служивый чувствовал — не врёт. Наконец, вроде выяснив всё, что хотел, капитан собрался отбыть к дому поближе, но перед самым уходом Гужа ошарашил его «пустячковой просьбочкой»!