Аланд Шабель - Не от мира сего [СИ]

Визитёра это тоже устраивало. Поднявшись по ступенькам, он быстро сориентировался и, не теряя время, живенько двинулся к многолопастной зубчатой арке, за которой по доносившимся звукам журчавшей воды угадывался фонтан.

В центре громадной залы действительно бил десятками разноцветных струй причудливый с трёхъярусными мраморными чашами фонтан. Справа в гамаке вольно покачивалась холёная красавица, похожая на мавританку. Красивое смуглое лицо, серьги, кольца, браслеты, судя по благородному отблеску, всё из золота!

Бурбелла, в силу возраста и жизненного опыта знавший, что чужих женщин лучше любить глазами, да и то не злоупотреблять этим, тут замер, открыв рот, и сглотнул слюну. Он так залюбовался экзотической красой, что забыл, где находится и зачем, собственно, пожаловал к этому опасному упырю в самое логово, рискуя буквально всем! Чем она была похожа на мавританку, наш герой вряд ли бы связно объяснил, похожа и всё! Он так решил!

Именно так, в его понимании, должны выглядеть уважающие себя красавицы мавританки, вот! А кому не нравится, идите-ка вон тем буреломом, а мы уж с этой шикарной женщиной да по широкой автостраде на «Lexus GX470» скромнёхонько в ресторацию подадимся…

И не старая «Mazda 3» компактного класса у него, припаркованная за квартал отсюда, да и не отставной подполковник он, а самый главный генерал, неотразимый и молодой сверхлюбовник, желанный и вожделенный сонмом различных брюнеток, блондинок, шатенок…

Раздался ленивый щелчок пальцами, и Бурбелла очнулся. Красотка выудила звучащий восточной музыкой наушник из-под чёрной копны волос и, склонив голову, стала рассматривать дерзкого наглеца, посмевшего нарушить плавную, чарующую, чувственную усладу, витавшую в данном обиталище. Нега и покой, зефирное мечтательное забытье царили здесь, пока этот «сапог» с явно пустяковыми просьбами-проблемами не возник в проходе, нарушив идиллию своим появлением.

«Как они надоели!» — читалось на её безупречном лице. Одновременно чувствовалась лёгкая досада на возникновение этой досады, из-за которой и возникают коварные мимические морщины.

«И всё это из-за какого-то жука навозного! Стоит тут, таращится! Распылю урода!»

Уловив нечто нехорошее для себя во взгляде этой милой арабской девушки, бывший опер решил зайти в другой раз, попятился было к выходу, но вовремя услыхал снаружи костяное постукивание вараньего хвоста по плиточной мозаике и шипенье аспида на плече мёртвого громилы.

«Остаюсь», — благоразумно решил он. Плюнув на все приличия, подошёл к ближайшей оттоманке, покрытой ковром, и удобно водрузился на оной.

Глаза красотки сузились…

— Марида, успокойся, — раздался сонный и ленивый голос откуда-то снизу.

Бурбелла удивлённо оглянулся.

На огромном ковре, опираясь на атласные с разноцветным орнаментом подушки, возле стоявшего на низком многоугольном столике кальяна возлежал тот самый «Ирокез», с кем он так искал встречи.

— «Мда…старею, однако. Как же я его не заметил? А ещё опер, пусть и бывший» — мелькнула справедливая мысль.

Памятуя, с кем имеет дело, неожиданный посетитель встал и застыл, полный решимости встретить то, что произойдёт, спокойно и с достоинством.

Тем временем Ирокез, приглядевшись к нарушителю покоя, махнул рукой восточной красавице, — ты удивишься, но я этого мужика знаю!

— Представился сержантом Пиббоди, — наябедничала мавританка.

— Да, ладно! Я его помню капитаном. Их околоток сколько-то лет тому назад наш «Приют» разрабатывал. Два года трудов наших насмарку пустили ослы служивые! И правых, и виноватых без разбору пересажали да разогнали кого куда. А толку? Кого искали не нашли, из-за кого сыр-бор начался к нам никоим боком не приклеить было! Помнишь, капитан?

Конечно, Бурбелла помнил. Помнил, как тогда при подходе к отделению этот изувер его, капитана Бурдина, сбил с ног! Он, видите ли, спешил! Так спешил, что капитан полетел в одну сторону, фуражка в другую, да ещё вдобавок залетела, (закон подлости в действии!) в единственную пропахшую бензином лужу. Мало того, этот наглец остановился, достал (ведь не поленился гад!) сей форменный головной убор и нахлобучил на ещё толком не пришедшего в себя служивого. Сидя на пятой точке в фуражке с капающей на лицо грязной водой, капитан выслушал издевательское пожелание больше не терять головные уборы, да и на улице вести себя прилично! Вы офицер или где!? И, к примеру, надо знать элементарные вещи: нельзя загораживать хорошим людям проход, когда они спешат…

Бурдин даже не заметил исчезновения этого наглого попугая с оранжевым гребнем на голове, но запомнил его навсегда.

Бурбелла молчал. Самое поганое, что этот упырь был прав. Нет, не то чтобы на все сто! Но долю правды он изложил, вот только признаваться в этом не хотелось, потому подполковник и молчал.

— Приблизься, служивый. Или уже не служивый? Точно, вижу, выслужил своё и на пенсию! Майором?

— Подполковником, — подойдя поближе, негромко ответил бывший опер.

— Ладно, ну и чего тебе надобно, сержант-капитан-подполковник? Какого рожна, спрашивается, припёрся сюда? Тебя я вроде не обижал, проблем тебе не сочинил, в лужу ты сам сел, так ведь? Так! Значит, и не обязан ничем!

Они смотрели друг на друга. Бурбелла вдруг понял, что завидует этому наглому хмырю.

Прошло столько лет, а Ирокез не изменился абсолютно, тот же мелированный бобрик, только не оранжевый, тот же взгляд, как укол рапиры, тело сухое, мускулистое, движения молодые, точные и стремительные.

Подруга вон возлежит роковая, за такую можно всё…эх! Он тряхнул головой, отгоняя наваждение, огляделся как бы внове. Из гамака на них смотрела уже с любопытством (вот же бабы, племя сорочье) мавританка. Уши как у белки торчком, ну как же, интересно до синевы!

Ирокез глядел насмешливо, но пока молчал, ждал.

— С просьбой я, — хрипло проговорил посетитель, прокашлялся и достал из барсетки сотовый. Найдя нужный кадр, увеличил, сделал отчётливей и подал хозяину с вопросом, — может, подскажите, что это за штукенция?

Ирокез равнодушно взял телефон и взглянул…

Последнее, что уловил Бурбелла, это озарение от стремительно раздувающегося пузыря с мечущимися внутри сиреневыми молниями.

Пузырь мгновенно побагровел и взорвался, отбросив хозяина, ударной волной сшибло и Бурбеллу. Он, отлетев, обо что-то сильно ударился и отключился.

Пришёл в себя от ворчания мавританки, та, стоя на коленях, перебинтовывала руки сидевшему на ковре Ирокезу.

— Я же предупреждала тебя, гнать надо было этого паршивца! Мне он сразу не понравился! Давай его сгною заживо? Или вон ролангу отдам!

— Погоди ты с репрессалиями своими, мужик этот не при делах.

— Киф аль-саха?