Павел Брыков - Томас

Князь обратился к соседке:

— Леся, должен вам признаться, Томас сейчас стоит на пороге великого таинства.

Обернувшись к Чертыхальски, и прибавив драматизма, актерствуя, Пётр Алексеич сказал:

— Да, Тихоня, главное событие в вашей жизни произошло не в часовой мастерской Генриха Киса. Оно грядет. Оно зовет вас... Да вы и сами всё прекрасно знаете...

— Что он знает? — спросила Олеся.

Пётр Алексеич улыбнулся, щеки округлились, очки приподнялись, глаза подобрели.

— Ох, дитя. Раз в сто лет проходят великие гадания. Точные срокине указываются, но церемония обязательно должна проводиться в канун Нового года. Как ни удивительно, но он наступает через два дня, ведь мы с вами едем по земле, которая последние столетия, находится во власти славянских правителей. Томас — мой подданный, поэтому я вправе устанавливать сроки по своему разумению. Всё логично.

Князь потянулся, как после долгого сладкого сна.

— В этот раз гадание пройдет по нашим законам. Ничего, привыкнут. Со временем...

Помолчали.

Когда пауза затянулась, Олеся тихо спросила:

— Петр Алексеевич, а как распознать, кто передо мной, обычный гончар или творец?

Князь, запрокинув голову, рассмеялся.

— Прошу прощения... Позабавила такая редкая в наше время тактичность. На самом деле вы хотите спросить, что есть зло и добро, ведь так? Давайте подумаем вместе. Можно ли назвать злом то, что вы сейчас сотворили с этим беднягой? Мне кажется, любые измышления на тему полярности не более чем словесная эквилибристика. Философы могут на этом сколотить капиталец, ну а я в подобных случаях стараюсь использовать метафоры. Думаю, распознать истину невозможно. Я так считаю — это моё умозаключение. Вы ещё молоды, поэтому есть время поучиться. Читайте Библию, Коран, Тору. Прочтите покойного Меня, Блавадскую, Ницше, нашего Сковороду, наконец. Его понятие о третьем симболичном мире прелюбопытно и требует переоценки современников. Кстати он, как и я, был перипатетическим философом — любил странствовать пешком... Список мудрецов и написанных ими умных книг можно продолжать до бесконечности. Но если вы спросите, как я распознаю черный и белый цвета, то отвечу — я стараюсь ни во что не верить. Почти ни во что. С моей колокольни не наблюдается ни белого цвета, ни черного. У меня есть принципы, есть своя шкала ценностей, но она очень субъективна. Я её не хочу навязывать. Потому что до всего дошел сам. Думаю, когда пытают — это плохо. Растление — грех. Убийство невинных ради своего удовольствия должно караться самым жесточайшим образом. Ложь... Тут важен контекст. Это моя оценка греха. А вдруг вы обретете свой уникальный взгляд на жизнь и грех? Тогда зачем мне вас смущать? Вдруг у вас получится найти добро или зло? А вдруг вам, Леся, откроется способность распознавать истинный цвет? За то, и за это люди вам будут безмерно благодарны...

Вдруг вы увидите мир таким, каким его никто до вас не видел? После захватывающих дух путешествий, бесконечных километров одиночества; после пыльных дорог, ночных купаний в ведьминых омутах, после зимних ночевок в стогах сена, разговоров, споров, многолетнего созерцания текущей воды... Может вы научитесь понимать... Хотя нет, не то слово... Ощущать этот мир. Попытаетесь говорить с ним на одном языке. А может, вы родите свою, новую, ни на что не похожую религию? Кто знает, вдруг у вас получится? Только у меня к вам маленькая просьба, пусть она будет лежать не очень далеко от наших исконных корней. Я хорошо отношусь к восточному самопознанию, уважаю пустынную жажду просветления, преклоняюсь перед западным аскетизмом, но, возвеличивая верования других народов, не стоит забывать о славянских традициях. Язычество, единение духа и природы, семья, свобода и взаимодоверие. Ни в коем случае не агрессия или желание повелевать, но сила собственного достоинства, отрицание государства, как источника диктата и насилия, возвеличивание своего рода... Это мы придумали триумф общины, силу родственных соседских связей. Не теория соперничества, но взаимопомощь, справедливость и равенство. На наших просторах по-другому не выжить — только взаимовыручка, умение миром строить мир. Мы прощали рабов своих, давав им свободу и считали за равных. Русские — не народ-воитель, а народ-защитник. Вот за эти идеи я готов умереть. Такую новую, современную, при этом произрастающую из славянского русского корня религию я готов принять. Однако нет пока человека, который в ближайшее время мог бы сдвинуть духовные пласты, и подарить нашим людям надежду. Пока не рождена религия, проповедующая не стяжательство, но щедрость, не повиновение, но свободу, не преклонение, но любовь. Любовь и благодарность. Можете предположить, что всё это есть в христианстве и исламе, но я с вами не соглашусь. Все они замазаны кровью так, что не отмыться.

Присмотритесь вокруг, вам не кажется, что настало время фарисеев? Вам не кажется, что скоро придет мессия и скажет, что мы все живем во мраке, и не имеем права молиться тому, кому мы молимся. Он скажет: «Вы предали Создателя! Предали!».

Князь раскрытой ладонью ударил по своему пухлому бедру. Звук получился хлесткий — Олеся от неожиданности вздрогнула, а Петр Алексеевич продолжил тем же самым елейным убаюкивающим голосом:

— Раньше как зарождались церкви? Через распятия на крестах, пасти зверей, миллионные жертвы во благо будущих поколений, через моральное и духовное очищение... От греха, заблуждений, животных желаний... Церкви зарождались, как появляется на свет венец природы — Человек. В муках, крови, надежде, страхе и счастливом прозрении. А нынче? Томас прав, церкви в наши дни подобны растениям — размножаются почкованием, делением! Этот храм — тебе, а этот — мне, эта паства — тебе, а эта — мне, эта волость — тебе, а эта — мне. Время предателей и двурушников. Когда пришли первые христиане, а потом мусульмане, они имели полное право сказать погрязшему в невежестве, блуде, гордыне народу: «Ваши старые идолы умерли. Настало новое время — наше время». Я думаю, царящее вокруг непотребство — это та питательная среда, в которой вызревает иная духовная эра. Скоро будут построены совершенно новые церкви, и миссия придет, но не для того, чтобы карать. Он придет с миром и любовью.

— И когда? — спросила Олеся.

— Так кто ж его знает? — вздохнул Князь. Он вдруг замолчал, задумался. Зажав в кулаке бороду, потянул руку вниз, пока кудряшки не выскользнули из пальцев, снова схватил, потянул и так несколько раз. Встрепенулся, посмотрел по сторонам. Тоня сидела впереди и, казалось, дремала. Томас закрыл глаза, и облокотился на дверь. Одна Леся внимательно слушала.

Блеснув стеклами очков, Князь продолжил:

— Думаю, скорее, чем мы предполагаем, ведь так дальше продолжаться не может. Людей слишком много, и они лучше не становятся. Настоящее меняется с такой скоростью, что уследить не хватит и трех голов. Будущее уже на пороге. Уверен, когда появится человек новой эры, он будет верить не в высшие неведомые, и, как правило, безжалостные силы... Это будет вера в любимого, друга, родственника, соседа, земляка.