Павел Брыков - Томас

***

Попов перекрестился. Потом ещё раз. И ещё. Оглянулся назад, и посмотрел на стену, где у него между репродукцией «Последнего дня Помпей» Брюллова и постером фильма «8 ½» Феллини висел подарок друзей — доска с выжженным рисунком козлиной морды с серьгой в ухе. Иван Степаныч подошел к ней, осторожно снял с гвоздика, а потом резко, как обладатель черного пояса по каратэ, ухнул по деревяшке своим острым не молодым коленом. Доска с сухим треском переломилась пополам.

Странно, но Ивану Степанычу Попову на миг полегчало. Даже перестали болеть чирьи. На пару секунд.

В эту ночь Томасу ничего не приснилось. Совершенно. Подскочил за миг до того, как его тронули за плечо.

Леся ещё спала. Когда он ложился, она уже спала.

Постелили им в летней кухне, в доме баронессы. Она же и пришла будить.

Томас привстал на локте. Посмотрел, щурясь в окно. Время ближе к шести, а лёг он в четыре. Попытался пригладить торчащие в стороны волосы.

Антонина Петровна подала мокрое полотенце.

— Вставай, на Пятовский сходим, порыбачим.

Мысли стали кружиться внутри черепной коробки, как мотоциклисты в железном шаре. Какая рыбалка? Если бы и правда хотела, разбудила б в пять. Пока доберутся — клев уже пройдет. Что-то задумала? Во дворе тихо: все спят, только где-то далеко-далеко на другом конце цыганского посёлка орёт петух, да ещё птицы привычно для этого часа гомонят. Взял полотенце и приложил к лицу, с наслаждением ощущая, как потоки холодной воды, омыв лоб и щеки, полились на голую грудь. Отбросив простыню, подхватился и, не стесняясь своей наготы, прошел до стула, где висели легкие серые брюки и футболка с зеленой буквой «А» на левой стороне груди.

Не надевая трусов, успел только влезть в штаны, а Тоня уже поставила перед ним железную миску с крупно нарезанными дольками арбуза. Алая мякоть манила — Томас только сейчас понял, как его мучила жажда. Ещё этот привкус горечи во рту... Не боясь разбудить Лесю, шумно вгрызся в одну скибку, вторую, третью. Миг — и в тарелке уже одни полосатые корки. Рыгнул, издав звук, как изюбрь во время гона, и сидел с блаженной глупой улыбкой, пока Тоня мокрым полотенцем вытирала его колючие щеки и подбородок.

Приведя Тихоню в порядок, баронесса бросила ему на плечо футболку.

— Пошли.

Этим утром она выбрала комбинезон хаки, косынку и кроссовки. Томас несколько секунд пялился на её белые изрядно поношенные адидасы, пытаясь сообразить, где он раньше мог их видеть? Не вспомнил.

Что ж, пошли, так пошли...

Мир их встретил большими каплями росы на ярко-зеленых листьях винограда и крестьянскими орами петухов. Голубки гугукали. Дятлы трещали. Это было то самое августовское утро, которое в памяти обычно не остается, но зимними холодными ночами часто приходит к нам во снах, чтобы тут же забыться, как только голова оторвется от подушки. Солнце пряталось за заборами и кронами деревьев. Утренняя сырость щекотала рёбра и спину. Воздух был свеж, небо сине, краски мягки. Во дворе приятно пахло малиной, мятой и черной смородиной. Ветерок гладил щеки. Первые лучи солнышка вдруг выглянули из-за листьев и поцеловали прищуренные веки.

Тоня всё уже подготовила: пока шла к воротам, прихватила удочки, сумку и два раскладных стульчика. Томас плелся сзади, почесывая бока, сворачивая челюсть в зевке. Когда вышли на улицу, с удивлением заметил, что машины не было.

— Как поедем? — спросил он озадаченно.

— Не поедем. Пойдем.

Томас вышел со двора без обуви. Опустил голову, посмотрел на свои босые не загорелые ступни.

— Догоняй, — почти приказала Тоня и, не оборачиваясь, пошла по улице в сторону «пятой» шахты.

Тихоня подумал, может вернуться за шлепками? Дойти надо было только до остановки трамвая, и все же... Сначала он ступал осторожно, морщась, когда попадались острые камушки, но после окрика баронессы припустил, уже не обращая внимания на дорогу. Ему даже начало нравится ощущать холодную сырую землю и маслянистый асфальт. Усыпанная мелким гравием обочина приятно покалывали ступни. Было в этом что-то деревенское: частные дома, засаженные фруктовыми деревьями улицы, запах коровьего навоза, козьего молока, этот петух с его летним хитом «ку-ка-ре-ку, красавец»... А он бежит босиком на рыбалку с Тоней, подкатив штанины.

Арбуз помог — горящие в животе угли потухли.

Томас улыбался.

Пропетляв по улицам они вышли к трамвайной остановке у гаражей, за которыми возвышался ржавый террикон. В лучах утреннего солнца он был похож на гигантскую кротовину, только без норы внутри. Томас представил, каких размеров должен быть крот, чтобы выгрести такое количество породы на поверхность. Он бы ещё вертел по сторонам головой, но из-за поворота послышалось дребезжание приближающегося трамвая.

Тоня ускорила шаг. Томас не отставал. Успели.

Трамвай был пуст.

Плиты дверей с грохотом закрылись за спиной и вагон, дернувшись, начал разгон. За огромными окнами проплывали крыши домов, покосившиеся заборы, ворота гаражей, растущие на взгорках липы и тополя. Трамвай шатало, колеса стучали, всё скрипело, звенело, покачивалось. Томас от греха подальше присел на кресло.

— У меня билета нет, — сказал он Тоне. — Это тебе хорошо: сразу видно — пенсионерка. А мне что делать прикажешь?

Антонине Петровне было что ответить — в столь ранний час никто билеты проверять не будет, а если найдется бешеная собака, которой семь верст не крюк, заплатят штраф и всё. Но она сдержалась. Тихоня картинно забросил ногу на ногу, показывая, что босиком, но баронесса отвернулась, не удостоив его и взгляда.

Весь путь до конечной молчали. Ехали без остановок — людей не было — район «пятой» шахты как вымер. Когда трамвай остановился на «кольце», Антонина Петровна собрала вещи и вышла через переднюю дверь. Томас мог её обогнать, чтобы помочь сойти, но не стал этого делать.

Вышли в лесочке. Тонкие высокие стволы акаций, клёнов, дубков, тополей, берез и ещё каких-то неизвестных Томасу деревьев. Как-то раньше не интересовался специально, а сейчас любопытно стало... Океан зелени над головой. Мокрый от росы травяной пестрый ковер с узкими тропинками. Тихоне почему-то вспомнились такие дорожки на севере, где олени в ягеле протаптывали себе путь к водопою.

Везде хорошо, где мы есть. На севере осенью и особенно весной — хоть на двор не выходи — шалеешь от красоты. Кристально чистые озерца между кочками мхов, хвоя, смола кедрача, куропатачья травка, брусника, ягель, дикий малинник, можжевельник, грибы, клюква, водяника, смородина красная, ёлочки, березки махонькие с веточками тоненькими, ветреница, голубика, лимонник; лиственницы местами хилые, но попадаются и крепкие, стойкие, поляны с иван-чаем, багульником... Можно перечислять весь гербарий юного ботаника Сибири... Вдохнешь полной грудью такой воздух и пьянеешь от обилия запахов. Радость проникает в душу с каждым вздохом, чувствуешь себя корнем, стволом, комом земли, родником, речной галькой. Хорошо там, — в крае морозов и нестерпимой жары, стылых ветров и невыносимого проклятого гнуса... Уехал бы на всю жизнь собирать грибы и женьшень, кедровые шишки-паданки, варить варенье из морошки. Вот только охотник из него никакой,никудышный был Томас охотник... Не с ружьем, а с самодельным луком ходил, местным на потеху... За все время несколько куропаток подбил — и всё.