Томас Гатри - Призрак Барнджума

Томас Энсти Гатри (1856–1934) — английский писатель, автор множества юмористических, сказочных и фантастических рассказов и повестей. Писал под псевдонимом Ф. Энсти. Среди его произведений — сказка «Медный кувшин» (1900), послужившая прообразом для повести Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч».

Евгений Никитин — выпускник Института лингвистики и межкультурной коммуникации Московского государственного областного университета. Как переводчик публикуется в «Юности» с 2010 года.

Чего бы мне это ни стоило, признаю честно: да, Барнджум мне не нравился. Откровенно говоря, я ненавидел его. Все его поступки, все его слова вызывали у меня невероятное раздражение — хотя я до последнего не подозревал, что и он, в свою очередь, испытывал ко мне странное и необъяснимое отвращение.

Мы были практически полными противоположностями: я — образованный, утонченный, необычайно привередливый в выборе знакомых джентльмен, и он — громадный, краснолицый, грубый мужик, в котором не было ни одной мягкой или привлекательной черты. Он знал, что он филистер, и, кажется, гордился этим. Мы были столь непохожи, что я часто задавал ему вопрос: что у нас вообще общего?

И, тем не менее — как ни трудно в это поверить, — несмотря на наличие столь веских причин держаться друг от друга как можно дальше, мы никак не могли расстаться. Для подобного рода феномена у меня есть лишь одно объяснение: наша взаимная антипатия стала столь неотъемлемой составляющей нашей жизни, что мы уже не могли отринуть ее.

Но тогда мы этого не осознавали и договорились отправиться в совместную поездку по Северному Уэльсу главным образом потому, что это был самый надежный способ и дальше действовать друг другу на нервы. Так в один злосчастный день началось наше путешествие, из которого по прихоти судьбы вернется только один.

Пожалуй, я опущу череду неприятных происшествий первых дней путешествия. Не обмолвлюсь ни словом о все более и более ярко проявлявшемся в Барнджуме животном начале, его эгоизме, полном безразличии к очарованию сельской местности и даже о гнусных трюках с целью свалить оплату железнодорожных билетов и гостиничных счетов на меня.

Я намерен поведать трагичную историю моей жизни с совершенно беспристрастной точки зрения и, уверен, ни за что не опущусь до стремления преднамеренно вызвать симпатию к себе у читателей.

Потому сразу перейду к тому памятному дню, когда долго копившееся, с трудом скрываемое раздражение на спутника достигло точки кипения и выплеснулось во вспышке отнюдь не постыдного негодования; к часу, когда я нашел в себе храбрость порвать связавшие нас незримые и несправедливые путы.

Помню как вчера то великолепное июньское утро. Мы выехали из гостиницы «Долдвиддльм» и направились к Кадер-Идрис [1] «Трон Идриса» — гора на севере Уэльса. . Царила неловкая, неприятная тишина. Мы начали взбираться на вершину, которая, наверное, и по сей день возвышается над живописной деревушкой, и по мере восхождения перед моим восхищенным взором разворачивалась великолепная панорама.

Я с наслаждением вдыхал бодрящий чистый воздух и, помнится, не смог сдержать дрожь отвращения при виде того, каким красным и распухшим стал нос Барнджума под действием атмосферного давления. Я указал ему на это вполне вежливым (поскольку мы придерживались внешне дружеских отношений) тоном, на что он ответил в самой грубой (и ставшей неотъемлемой частью его характера, увы) манере, что если бы я посмотрел на себя со стороны — в таком прикиде со шляпкой (очевидно, он имел в виду мой вечерний костюм), — меня бы стал волновать отнюдь не его нос. Я же парировал саркастичным (как теперь понимаю, чрезмерно саркастичным) тоном, что все лучше, чем «любоваться» таким вот зрелищем. Явно уязвленный Барнджум заметил, что покрасневший нос — отнюдь не его вина. Человек же моего достатка, с другой стороны, мог бы хоть с виду походить на джентльмена. Я пропустил это мимо ушей; Бантинги (кажется, я еще не представлялся? Филиберт Бантинг к вашим услугам) выше подобных колкостей. К тому же мне льстила мысль, что культурные, артистичные люди оценили бы небрежный покрой моей одежды по достоинству. Разумеется, мой спутник к таковым не относился.

Мы остановились у края чудовищной пропасти. Ее отвесные склоны убегали вниз, сливаясь подножием с синевато-серыми водами озера. Можно ли передать словами все великолепие открывшейся нам потрясающей панорамы? Едва ли это под силу смертному.

Справа высились Долгелльские горы, чьи пилообразные контуры словно разрезали голубое небо пополам, оставляя за собой дрейфующие клочки белоснежных облаков. Солнечные лучи озаряли лежащее под нашими ногами озеро, по которому гарцевали флотилии рыбацких лодчонок. Вдали начиналась Капел-Кюригская равнина, а слева от нее искрился водопад.

Глядя на все эти чудеса, мне захотелось произнести приличествующую случаю речь. Будучи от природы наделен здоровым и метким чувством юмора, я часто развлекаю себя интеллектуальными упражнениями, составляя каламбуры. Вот и сейчас в голове вертелись подходящие слова — синонимичные по звучанию, противоположные по значению.

Я уже собирался опробовать их на моем недалеком спутнике, однако он опередил меня.

— Самое подходящее для тебя место, Бантинг, — заговорил он. — Ты с этой горой, одинаково обветшалые, просто созданы друг для друга.

Я — урожденный лондонец с закаленными не хуже, чем у альпиниста, нервами — ни капли не рассердился.

— Может быть, — ответил я добродушно. — Но почему ты так решил?

— Сейчас объясню. — Он выдал гнусную ухмылку, типично в его стиле. — Это местечко называется Кадер-Идрис, не так ли? Ты — неряшливо одетый невежа, Кадер Идрый! [2] Игра слов: «Cader Idrissed» созвучно «cad awry dressed» — неряшливо одетый невежа.

Должно быть, у него ушло не меньше десяти минут на придумывание столь «остроумной» фразочки.

Торжественно клянусь: меня побудила к действию отнюдь не оскорбленная гордость, нет. Однако несерьезность этого жалкого словесного каламбура порождала столь дикий контраст с окружающей средой, что возмущенная Природа просто взывала о мести. И я поспешил осуществить ее желание с необъяснимой порывистостью, о которой до сих пор сожалею.

Барнджум стоял на самом краю пропасти. Как только он повернулся ко мне спиной, я одним сильным толчком отправил его — с застывшим на губах хихиканьем — в голубую бездну.

Знаю, подобного рода поступок не могут оправдать ни злость, ни раздражающие узы, ни тесная «дружба» — ничто. В свою защиту могу сказать лишь одно: в тот момент мне хотелось ясно дать ему понять, что я желаю закончить наше знакомство сию же минуту, а Барнджум был не из тех, кто способен уловить даже самые явные намеки.