Юрий Чучмай - Ведьмы танцуют в огне

Он осторожно ступал по высокой траве, внимательно следя за воинами, приблизился к покойнику. Яма была уже глубокой, работники уже почти скрылись за горкой могильной земли.

А потом Готфрид опустил глаза.

Лицо покойника было желтоватое, бледное, кожа истончилась, неестественно выступили скулы, рот был приоткрыт в потусторонней улыбке, и в нём виднелись кривые пожелтевшие зубы. Однако как ни изменилось лицо, Готфрид всё же узнал его. Эти седеющие усы и нос-картошку. Это был их кучер.

— Эй, ты! — раздался сзади хрипловатый низкий голос, и тяжёлая рука упала ему на плечо. — Какого хрена тебе тут надо?

Он повернулся и встретился лицом к лицу с главарём. Наёмник дыхнул из зловонной пасти и так крепко ударил по скуле, что Готфрид упал рядом с гробом.

— Эй, ребята! — крикнул он. — Тащите верёвку, тут какой-то засранец…

Готфрид попытался подняться, но тут же получил сапогом под дых. Он лежал, хватая ртом воздух, и смотрел снизу вверх на этого проклятого наёмника. Но тут он кое-что заметил. И от этого удивился ещё больше.

Подскочили другие, с лопатами и верёвками. Они живо скрутили Готфрида и потащили его к костру.

— А-а… герр Айзанханг, — протянул монах, посмотрев на него. — Не повезло вам. Присаживайтесь рядом.

Готфрида усадили на крышку от гроба.

— Почему эти люди хоронят нашего кучера? — спросил он сразу же.

Четверо воинов переглянулись и загоготали.

— Вы ещё не поняли? — спросил священник. — Потому что, каждого человека нужно хоронить, иначе душа его не обретёт покоя.

— Это я знаю, — разозлился Готфрид. — Но почему они говорят, что он их друг?

Снова взрыв смеха.

— И почему, — продолжал он, — у этого ублюдка моя шпага?

— Выбирай выражения! — рыкнул главный ублюдок, и только тут Готфрид всё понял.

— Так это вы нас ограбили! — выдохнул он от злости и удивления. — Это вы — те разбойники.

— А парень-то не так туп, как казался, — усмехнулся один из них. Остальные опять заржали.

— Как же ты догадался? — с притворным удивлением спросил другой.

— Но почему вы-то им помогаете? — спросил Готфрид у священника. Но отец Филипп промолчал.

Значит он боялся их. Каким же ублюдком нужно быть, чтобы силой заставить священника провести погребение?

— А почему вы просто не зарыли его в лесу? — спросил Готфрид у разбойников. — Никто бы не узнал! Зачем тащить его сюда?

— Иначе душа не обретёт покоя, — ответил главарь. — Мы не такие страшные, какими нас малюют. В последних почестях мы никогда не отказывали. Кстати, как звали вашего кучера? Это чтобы надгробие правильное справить, а не называть очередным Фрицем Мюллером.

— Не знаю, — буркнул Готфрид.

— А тебя как зовут? — почти ласково спросил разбойник. — Тоже для надгробия.

— Готфрид Айзанханг. Я служу инквизиции Бамберга, поэтому моё убийство вам с рук не сойдёт. И Господь не простит!

Разбойник только презрительно скривился.

— Тогда мы похороним тебя живьём, чтобы не убивать, — с ухмылкой сказал он. — Верно, ребята?

— Уж похороним! — отозвались ребята. — Всё как положено!

Кто-то из них гоготнул.

Готфрид с ужасом подумал о своей участи. Подумал об Эрике, которая ждёт его дома. Подумал о Хэлене, которая спит сейчас и не ведает ничего. Подумал о Дитрихе и Фёрнере. Он молчал какое-то время, а потом твёрдо произнёс:

— Развяжите меня.

— Что? — усмехнулся главарь. — Нет, вы слышали этого наглеца?

— Развяжите, я требую поединка. Дуэли!

Разбойники покатились со смеху, а главарь хмыкнул:

— Ну дурак!

Наткнувшись на такой ответ, Готфрид просто взбесился.

— Неужели вы, ублюдки, ничего не знаете о чести? Честь дана Богом! Неужели вы откажете в последнем желании?

— В последнем не откажем, но не в таком, — ответил главарь. — Если хочешь исповедаться — вот священник.

Готфрид ничего не ответил, злобно уставившись в лицо главаря.

— Чего пялишься? — усмехнулся тот. — Давай исповедайся, да и всё. Яму-то почти докопали. Вдвоём вас и похороним.

— Почему вы, такие праведные, его хороните со всеми почестям, а меня хотите живьём зарыть? — злобно спросил Готфрид.

— Ты исповедаться будешь или нет? — серьёзно спросил главарь.

— Буду, — буркнул Готфрид.

— Ну так давай!

— Прямо здесь?

— А что такого?

Готфрид фыркнул.

— Не хочу, чтобы о моих грехах знали такие ублюдки, как вы.

— Он хочет подальше отойти да сбежать, — предостерёг один из разбойников, выбираясь из ямы. — Не отпускай его.

— Без тебя вижу, — ответил главарь. — Но я его сейчас на верёвку привяжу. Далеко не убежит!

Он привязал верёвку к связанным за спиной рукам Готфрида, взял в руки один её конец и махнул:

— Можете идти!

И Готфрид пошёл в темноту, а священник, поднявшись кряхтя, побрёл за ним.

Они отошли на несколько метров.

— Ну что же, я вас слушаю, сын мой, — сказал священник, усаживаясь возле одной могилы. — Вы можете говорить шёпотом, если боитесь, что они вас услышат.

Готфрид уселся рядом.

— Почему вы не сообщили кому-нибудь, что в Эрлангене такое происходит? Почему мне не сказали сегодня?

Отец Филипп пожал плечами.

— Не вижу, почему я должен сообщать о подобном, — сказал он.

У Готфрида даже дыхание перехватило.

— То есть как? — зашептал он. — Ведь они убивают и грабят путников!

— Успокойтесь, — священник похлопал его по плечу. — Понимаете, то что делает Людвиг — благо.

— Он убивает и грабит! — прорычал Готфрид.

— Он убивает и грабит только богатеев, — ответил священник. — Любое богатство убивает душу. А большую часть денег он отдаёт на нужды церкви. Подумайте сами, Готфрид, разве это не благородно — отбирать деньги у тех, кто заработал их нечестным трудом и отдавать их церкви, на благо веры?

Готфрид задумался.

— Поэтому он не грабил экипажи духовенства? — наконец проронил он.

— Да, — кивнул священник.

— Но ведь убийство — это грех!

— Смотря какие последствия у этого убийства. Инквизиция убивает ведьм и еретиков — разве это не благо? Разве грех? Я иезуит, и убийство во имя Господа, как гласит правило иезуитов, не является грехом. Разве вы не знали?

— Знал, — Готфрид опустил голову. — И вы дадите им меня убить?

Священник тяжко вздохнул.

— Мне очень больно об этом думать, — признался он, глядя в темноту. — Я не хочу, чтобы убивали невинного. Но ведь вы куда-нибудь пожалуетесь, и тогда… И тогда мы не сможем помогать бедным, калекам и сиротам. Разве это хорошо? Одна жизнь взамен скольких?

Я бы поверил вам, если бы сказали, что сохраните всё, что видели в тайне, но ведь Людвиг…

— Я такого не скажу, — отрезал Готфрид. — Если бы я знал раньше, то давно поставил бы в известность бамбергский магистрат. И вас бы всех перевешали.