Либба Брэй - Мятежные ангелы

— Сесили, — начинаю я говорить напевным тоном, как будто произношу заклинание. При этом я кладу пальцы на застывшую руку Сесили. — Ты не скажешь ни единого дурного слова об Энн. Ты поверишь всему, что мы тебе о ней скажем, и ты будешь обращаться с Энн так, словно она — сама королева.

— Энн, — говорю я дальше, отводя волосы со встревоженного лица подруги, — у тебя нет причин беспокоиться. Ты имеешь полное право находиться здесь. Тебя здесь любят.

Мужчина, заведший интрижку с сестрой жены, стоит неподалеку. И я поддаюсь искушению. Я с силой бью его по щеке. И при этом испытываю странное удовлетворение.

— Вы, сэр, просто негодяй! Вы немедленно исправитесь и посвятите себя тому, чтобы сделать жену счастливой.

Саймон. Как это странно — видеть его застывшим, с открытыми, но ничего не видящими голубыми глазами… Я очень осторожно снимаю перчатку и глажу его по щеке. Кожа у него гладкая, недавно выбритая. На ладони остается запах крема для бритья. Это будет моей тайной.

Я снова надеваю перчатку и закрываю глаза, желая все вернуть в прежнее русло.

— Ладно, поехали дальше, — говорю я.

И мир вокруг меня оживает, как будто и не останавливал вовсе своего движения. Мужчина, получивший пощечину, ощущает боль от удара. Саймон прикладывает пальцы к щеке, словно вспоминая сон. Самодовольное выражение на лице Сесили не изменилось, и я задерживаю дыхание, надеясь, что магия сделала свое дело… Сесили открывает рот… «Мисс Брэдшоу самая…»

— …добрая и милая девушка во всей школе Спенс, — возвещает Сесили. — По сути, она только из-за скромности ничего не рассказывала нам о своем знатном происхождении. Она из тех, кого только и надеются встретить в своей жизни мужчины.

Я не знаю, кто выглядит более ошеломленным — Энн или Фелисити.

— Мисс Брэдшоу, я очень надеюсь, что вы осчастливите нас своим визитом, пока вы в Лондоне, — заявляет Сесили с невиданной для нее пылкостью.

Том не отстает:

— Мисс Брэдшоу, вы должны оказать мне честь и приехать на рождественский бал в Королевский госпиталь в Бетлеме.

Неужели чары подействовали на всех разом? Нет, осознаю я. Просто мысль о знатной крови и состоянии бросает на все волшебный, обманчивый свет. И меня пугает, как быстро люди превращают чью-нибудь фантазию в истинный факт, чтобы поддержать таким образом собственные выдумки о себе. Однако, видя сияющее от радости лицо Энн, зная, что творится в ее сердце, я поневоле радуюсь возникшей иллюзии.

— Буду рада приехать, — говорит Энн сразу всем.

Она могла бы воспользоваться возможностью, чтобы позлорадствовать и отомстить Сесили. И я могла бы. Но Энн доказывает, что воистину достойна придуманного титула.

— Нам надо вызвать карету для мисс Дойл, — говорит леди Денби.

Я ее останавливаю:

— Пожалуйста, не нужно. Мне бы хотелось остаться до конца оперы.

— Мне казалось, ты приболела, — говорит бабушка.

— Мне уже лучше.

И это действительно так. То, что я пустила магию в ход, каким-то образом меня успокоило. Я все еще слышу кое-какие мысли, но они уже не столь громки и навязчивы.

Фелисити шепотом спрашивает:

— Что случилось?

— Я тебе потом расскажу. Очень интересная история.

Когда я добираюсь до постели, магия почти иссякла. Я измучена, вся дрожу. Прикладываю ладонь ко лбу — он горячий. Не знаю, то ли это результат воздействия магии, то ли я действительно заболеваю. Я знаю только, что отчаянно нуждаюсь в сне.

Но сон не приносит успокоения. Передо мной кружится безумный калейдоскоп. Фелисити, Энн и я бежим по туннелю, освещенному факелами, мы несемся, чтобы спастись, на лицах ужас. Пещера Вздохов. Поворачивающийся амулет. Передо мной висит в воздухе лицо Нелл Хокинс: «Не иди за Восточной звездой, леди Надежда. Они хотят убить тебя. Ему приказано сделать это».

— Кому? — бормочу я, но Нелл исчезла, и я вижу Пиппу на фоне красного неба.

С ее глазами снова что-то не так, они стали страшными, голубовато-белыми, с крошечными черными точками в центре. Волосы Пиппы смешались с дикими цветами и тоже как будто подсыхают, готовясь разбросать семена. Пиппа улыбается — и я вижу острые тонкие клыки, и хочу закричать, о небеса, я так хочу закричать… Пиппа что-то протягивает мне обеими руками, что-то окровавленное, вонючее. Это голова козы, отрубленная козья голова…

К краснеющему небу громом взлетает ее голос:

— Я спасла тебе жизнь, Джемма! Помни об этом…

И она посылает мне воздушный поцелуй. А потом стремительным, молниеносным движением Пиппа хватает козью голову и впивается зубами в окровавленную шею…

Наш семейный врач, доктор Левис, решительно заявляет, что у меня обычная простуда, ничего больше. И я, несколько раз чихнув, полностью соглашаюсь с его диагнозом. Но приходится остаться в постели. Миссис Джонс приносит на серебряном подносе горячий чай и бульон. А днем отец проводит со мной целый час, развлекая меня чудесными историями об Индии.

— Да, вот мы с Гуптой и оказались на пути в Кашмир, с ослом, который не желал сдвигаться с места даже за все сокровища Индии. Когда он увидел тот узкий перевал, он оскалился на нас и лег на землю, отказываясь идти дальше. Мы тянули и тянули за веревку, но чем энергичнее мы пытались его поднять, тем сильнее он сопротивлялся. Я думал, мы там и останемся. Но Гупта в конце концов набрел на спасительную идею.

— И что он сделал? — спрашиваю я, сморкаясь.

— Он снял шапку, поклонился ослу и сказал: «Только после вас». И осел тут же встал и пошел вперед, а мы — следом за ним.

Я смотрю на отца, прищурившись.

— Ты все это выдумал!

Отец театрально прикладывает ладонь к груди:

— Ты подвергаешь сомнению слова твоего отца? Да что ты о себе возомнила, неблагодарная девчонка!

Это заставляет меня рассмеяться — и чихнуть. Отец наливает мне еще чаю.

— Выпей-ка, милая. Я не хочу, чтобы ты пропустила сегодня вечером танцы с сумасшедшими в больнице у Тома.

— Я слышала, мистер Сноу любит уж слишком фамильярничать с партнершами, — говорю я.

— Ну, лунатик он или нет, я с него шкуру спущу, если он на такое осмелится, — грозно заявляет отец, выпячивая грудь, как отставной морской офицер. — Ну, разве что он поздоровее меня… Тогда мне понадобится твоя защита, моя дорогая.

Я опять смеюсь. Отец сегодня в чудесном настроении, хотя и выглядит похудевшим и руки у него продолжают время от времени дрожать.

— Твоей матушке понравилась бы идея танцевального вечера в Бедламе, могу тебя заверить. Она так любила все необычное…

Мы замолкаем. Отец крутит на пальце обручальное кольцо, которое по-прежнему носит, поворачивает его снова и снова… Я разрываюсь между желанием сказать правду — и удержать его рядом с собой. Выигрывает честность.