Вионор Меретуков - Тринадцатая пуля

— Странно… Мне кажется, вы недавно куда-то ездили… Интересно, куда?..

— Почему вы спросили?

— У вас вид дорожного человека.

— А что, бывают такие разновидности?..

— Вы не бывали в Париже?

— Увы.

— Можете не ездить.

— Почему?

— Париж всегда был интересен парижанами, без них город мертв. А сейчас настоящих парижан в Париже почти не осталось…

— Где же они? Вымерли?

— Не знаю… Но кое-что заставляет задуматься. Избави, Боже, я не расистка, но когда я увидела на сцене одного маленького театрика, почти в центре Парижа, не только чернокожего Отелло, что понятно, но и чернокожую Дездемону, мне стало ясно, что Парижу конец.

— Дело не в цвете кожи, а в…

— … в таланте? Не спорю. Но я все же не о том… С Москвой ведь та же история… Ведь коренные парижане и коренные москвичи несут традиции…

— Не ропщите. Смиритесь с неизбежным. Тот же ваш Нью-Йорк целиком состоит из "лимитчиков", и ничего, все довольны…

…В таком роде мы проговорили часа два. Наконец я решил, что пора остановиться.

— Ну, вот, — устало сказал я, вытирая руки тряпкой, — на сегодня все… Вы были неподражаемы. Трудно представить себе более трудную модель…

— Я думала, только хирурги такие грубияны. Можно мне посмотреть?

Я развернул мольберт в ее сторону.

— Как будто неплохо?

Какое-то время она ошеломленно молчала, потом с истерическими нотками в голосе воскликнула:

— Это я?! Боже, какой ужас!

— Неужели не нравится? Я ожидал бурю восторгов. Я думал, вы будете довольны?

— Вы что, смеетесь? Это… это какой-то… я даже не знаю, что это такое!! Какой-то шарж… Одна рука… А где вторая?.. Всего один глаз! Да это не я! И почему все в рыжем цвете? А нос?! Неужели у меня такой нос?! А уши? Я не нанимала карикатуриста!

— Я рисовал вас так, как видел, — произнес я холодно.

Мария Сергеевна встала. Она отвернулась и достала носовой платок.

— Я знаю вас, Андрей Андреевич. Я видела ваши работы, ваши последние работы, они очень хороши. Вы меня глубоко обидели. Я думала… — ее глаза наполнились слезами.

Дальше я обманывать я был не в силах. Я убрал лист грубо разрисованного картона, которым ловко прикрыл настоящий портрет.

— Успокойтесь. Вот, взгляните…

— Оставьте меня!..

— Я пошутил… Простите.

Она повернулась ко мне. Потом взглянула на полотно…

— Вы подменили?..

— Пока вы упражнялись в салонной элоквенции, я…

— Я же говорила, что вы можете убить! Вы чудовище!

— Вглядитесь же лучше, капризная женщина!

Она подошла ближе. Мы долго стояли рядом и молчали. Наконец, она произнесла:

— Это прекрасно. Это чудо какое-то! У меня не хватает слов. Ах, Андрей Андреевич, вы просто волшебник! Какая прелесть! Это невозможно, как хорошо! А можно оставить так? Не заканчивая?

Она была искренна. Тепло разлилось у меня по сердцу.

— Хотите от меня избавиться и сэкономить на количестве сеансов? — я развернул портрет к себе. — Ну, еще хотя бы один сеанс, думаю, стоит помучить вас…

— Вы все испортите! Я приказываю, я требую, я хочу, — она топнула ножкой, — да, я хочу, чтобы вы оставили все, как есть!

"Чертова миллионерша", — подумал я без злости. Я снова посмотрел на портрет. Как-то подозрительно быстро я его написал. Может, и вправду, оставить его неоконченным? Я и сам был доволен. Я всё видел… Портрет удался.

— Помните "Голубого мальчика" Гейнсборо? — спросила Болтянская.

Я вскинул на нее глаза. Мария Сергеевна в глубоком волнении прижала руки к груди.

— Как очаровательна у него эта романтическая незавершенность, которая будит в зрителе ощущение сопричастности тайне творчества великого художника. Страстно хочется в воображении закончить портрет, дорисовать, дописать его, и каждый волен это сделать по своему собственному разумению.

— Хорошо излагаете. Красиво. Вы не брали уроки искусствоведения у экскурсоводов Эрмитажа?

— Вы несносны! Но я вам все прощаю! Ах, как хорошо! — она опять посмотрела на портрет. — Идемте, я налью вам водки. Заслужили, хотя вы и жестокий обманщик, грубый мальчишка и хулиган.

Когда мы расположились в гостиной, она сказала:

— С вами я чувствую себя так, будто мы знакомы сто лет. У вас нет такого ощущения? Я думаю, это потому, что мы, москвичи, оказались в родном городе в меньшинстве, и мы за версту узнаем друг друга, и нас тянет друг к другу. Вообще, мне иногда кажется, что коренной москвич — это национальность. Почему вы не писали так раньше? — без перехода неожиданно спросила она.

Я пожал плечами:

— А почему вы полагаете, что не писал?

— Тогда где они, ваши работы?

— Откровенно?

— Конечно!

— Если откровенно, то для откровенных разговоров необходимо, как известно, съесть пуд соли и выпить очень много водки.

— Это легко исправить. Наливайте!

— Я и так слишком много пью… Вот вам один из ответов, почему я писал не всегда так, как мог бы… Но, повторяю, это лишь один из ответов. И мне не хотелось бы развивать эту тему…

— Не хочу ничего слышать! Не заговаривайте мне зубы! Отвечайте сейчас же, где они, эти ваши шедевры?

— Я мог бы не отвечать вам, тем более что вы, на мой взгляд, излишне ироничны и тем более что я совсем недавно уже отвечал на подобный вопрос…

— И что же вы сказали?

— Своему старинному другу, который так же бестактен и бесцеремонен, как и вы, я ответил, что они в сортире…

— О, Боже!..

— Он выразился примерно так же. Для вас добавлю, некоторая часть картин уцелела, и они находятся в частных коллекциях как у нас в России, так, вероятно, где-то и за ее пределами. Еще кое-что, из того, что мне дорого, я храню дома.

— Ах, почему Господь не дал мне таланта? Так хорошо стоять где-нибудь на берегу Волги ранним утром и рисовать… Стоишь, а перед тобой река, черная такая, и ветер…

— Стоять-то хорошо… Мимоходом замечу, что я один из тех немногих художников, которые часто работают по памяти. Хотя иногда можно и на Волгу… Даже, наверно, это хорошо, когда Волга… Ах, если бы вы знали, сколько крестьянок и комбайнеров нарисовано вот этими руками! Целый колхоз! Прожита — и прожита давно — большая часть жизни. Надо было тратить силы, а я тратил — и тратил бездарно — время…

— Сколько горечи в ваших словах! А может, это время не прошло так уж бесполезно?

— Не знаю, как вам ответить… Пили много, это точно…

— Я хочу сказать, если бы не было того времени и вас в том времени, может, не было бы вас сегодняшнего и не было бы этого портрета, за который я, кажется, готова вас полюбить.

— А как же вас муж?

— Он поддерживает меня во всем. Кстати, он сегодня возвращается…

— Какой удар! А я уже подумывал пригласить вас покататься на карусели…

— Не говорите глупостей, я очень его люблю, мой муж замечательный человек, и он мечтает с вами познакомиться. Я уверена, вы с ним подружитесь. Не занимайте этот вечер… Я очень прошу вас. Мы заедем за вами в восемь. Форма одежды парадная. У вас есть вечерний костюм?