Сергей Владич - Тайна распятия

Вы же, утверждающие обратное, идете против понимания и рассудка, а между тем все, кто верит Церкви нашей, жаждут истины и в благостном ожидании пребывают, что собор наш даст им эту истину.

Снова и снова возвращался он к обоснованию своего положения о том, что Сын вторичен по отношению к Отцу и не может быть ему единосущен. Ария поддерживали такие известные епископы, как кумир императора Евсевий Кесарийский и Евсевий Никомидийский, и поэтому пресвитер и его сторонники выступали очень смело и открыто, надеясь привлечь императора на свою сторону. Однако Константин искал не правды, а компромисса. Он не слишком разбирался в этих богословских тонкостях, но хорошо чувствовал настроение большинства. Когда он услышал, что речь Ария вызвала гул негодования в соборе, он счел за благо принять во внимание и мнения других выступающих, которые пытались сгладить разногласия и найти устраивающий всех вариант. Одним из тех, кто особенно рьяно возражал Арию, был молодой помощник епископа Александрийского Афанасий.

— Но ведь это из-за нас Он стал плотью, — говорил Афанасий, — ради нашего спасения Он пришел и родился в человеческом теле. После того как Он доказал божественность своими делами, Он принес жертву ради всех и предал свое тело смерти, чтобы искупить первородный грех людей и доказать, что Он сильнее небытия… Ибо Он стал человеком, чтобы мы могли обожествиться; Он показал себя в теле, чтобы мы могли понять Отца; Он вынес все муки, чтобы мы могли наследовать бессмертие. Через Его смерть бессмертие стало доступно всем.

Ибо лучи солнца принадлежат самому солнцу, и солнечной материи от этого не становится меньше. Солнечная материя составляет одно целое, и лучи с ней — совершенны и неделимы. Эти лучи не уменьшают материи света, но являются ее плодом. Так и Спаситель наш един, неделим и единосущен с Отцом Его небесным….

Жаркие споры сторонников и противников Ария продолжались день за днем, пока однажды император не пригласил к себе в покои епископа Александра — главного оппонента Ария, Евсевия Кесарийского, мнению которого очень доверял, и нескольких своих советников.

— Вы все знаете, к чему устремлены мои помыслы. Пора прийти к какому-то мнению, — стал увещевать их Константин. — Я вижу, что большинство епископов Ария не поддерживает. Но ведь у него много сторонников среди верных, и не только в Александрии. Если Арий будет осужден, неминуемы волнения.

— А если ересь Ария будет принята, вере сей не быть! — Епископ Александр был категоричен. — Если мы не признаем, что Сын единосущен Отцу, иудеи скажут, что Сын — вторичен и тварен, а значит, имеются сомнения в том, чему Он учил; они будут смеяться над нами, ибо для них Бог Отец — это иудейский бог Яхве.

— Этого нельзя допустить! — воскликнул император. — Мы должны дать народам империи сильного Бога, более могущественного, чем иудейский, вера в которого объединит их и укрепит государство. Решено, пусть будет «единосущный»!

Искомый компромисс, который фактически означал осуждение арианцев, в угоду императору предложил Евсевий Кесарийский. Это и был принятый позже символ веры. Таким образом, взгляды Ария были объявлены «ересью», осуждены большинством голосов присутствующих епископов (кроме двух) и составлен символ веры, в который был внесен термин «единосущный Отцу», навсегда закрепивший в сознании христиан истину о божественности Иисуса Христа, принявшего человеческую природу для искупления грехов всего человеческого рода. Епископы сформулировали такой символ веры, в котором подчеркивалась божественная суть Иисуса Христа и триединство Бога-Отца, Бога-Сына и Святого Духа. Как заявил по этому поводу епископ Александр Александрийский, «Святая Троица есть в троице единица».

Никейский символ веры гласил: « Веруем во Единого Бога-Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого; и во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца, Бога от Бога, Свет от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, Отцу единосущного, чрез Которого все произошло как на небе, так и на земле. Ради нас, человеков, и ради нашего спасения нисшедшего, воплотившегося и вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых; и в Духа Святого ».

Пасху же поручили вычислять епископу Александрийскому, который должен был информировать все остальные епархии о дате празднования.

Удачное разрешение двух основных спорных вопросов предопределило следующий шаг — формулировку основных правил обустройства Церкви Христовой. Следовало раз и навсегда узаконить, кто, как и когда рукополагает епископов, каковы критерии, позволяющие получить сан, в чем заключаются основные моральные нормы их поведения и обустройства семейной жизни, а также другие схожие вопросы. Результатом кропотливой работы стало принятие двадцати канонов, одобренных как духовенством, так и вердиктом императора. Тем самым были заложены основы создания всемирной Церкви с общими для всех правилами. Наряду с другими, менее значимыми вопросами, были определены и географические границы церковной власти и юрисдикции Рима, Александрии, Антиохии и Иерусалима. В числе прочих было уделено внимание статусу священников, в частности тех, кто намеренно оскопил себя, дабы получить духовный сан, и невозможности воцерковления лиц, отлученных от Церкви в других епархиях. Было также определено, какие книги будут входить в Библию, какие — нет. По наущению Евсевия Кесарийского, которого Константин необыкновенно чтил за ученость, император взял на себя труд оплатить изготовление пятидесяти — по тем временам огромного количества — полных Библий по составленному Евсевием образцу Священного Писания.

Но как быть с язычниками, составляющими большинство в его империи? Этот вопрос не мог не мучить императора, и он не забывал о нем ни на минуту. При всей своей привлекательности и мощной духовной идее, заложенной в христианстве, новая вера все еще была достоянием меньшинства. Во многих городах империи христиане сосуществовали бок о бок с другими религиями, и император вынужден был с этим считаться.

Кроме всего прочего, он, как и его отец, был верным последователем Непобедимого Солнца, культа бога Митры, что, не подразумевая отвержения других богов, было поклонением высшему существу, символом которого было солнце. Именно с изображением Митры чеканил Константин свои монеты. В глазах императора Непобедимое Солнце и христианский Бог не были так уж несовместимы. Ему даже казалось, что их можно считать воплощениями одного высшего божества и что другие боги, хотя и занимающие подчиненное положение, тоже вполне реальны и обладают определенной силой. Поэтому при случае он не брезговал обращаться за советом к оракулу Аполлона, принял титул первосвященника, который традиционно был прерогативой императоров, и участвовал в разного рода языческих обрядах, вовсе не считая, что тем самым изменяет Богу, которого стремился дать своей империи.