Ева Соулу - Вестник

— Шел бы ты спать. Мы покараулим — и позовем, если что. Честно.

Алекс кивнул, но вместо того чтобы направиться к выходу, сел на скамью и в изнеможении облокотился о колени. Через секунду он спал.

— Что будем делать? — буркнул Дэн.

— Что-что? Караулить.

…Он провалился в сон, словно в холодную воду. Его потянуло глубже, сквозь толщу разнообразных чувств — сперва растерянности, затем опустошенности и страха; вскоре они осели на кромке сознания, как взбаламученный песок. И он упал в понимание того, что спит. Ощутил свое тело, грузно сидящее на каменной скамье; онемевшие руки, подпирающие голову. К нему вернулись мысли. Алекс вывесил несколько слов красивой гирляндой, но ее не за что было зацепить, и всё с шорохом осыпалось на пол. «Я сплю», — подумал, что произнес он. Вымышленные слова цокнули о радужную мембрану народившегося вокруг Колодца барьера, вызвав бурю на его поверхности.

Из сине-желтого водоворота распустился стеклянный цветок. Вытянулся дудочкой и порскнул в Алекса тонкими лозами. Те суетливо оплели его ладони, плечи, потянули к барьеру — нежно, словно рука маленького ребенка. Он не видел смысла сопротивляться.

Райн упал в барьер, как в холодную воду. Его потянуло глубже, сквозь толщу разнообразных чувств — сперва удивления, затем опустошенности и страха. Алекс мягко ударился о дно каменного коридора; вокруг разошлись сверкающие свинцовые стены. Он мог идти куда угодно. Где-то тихо звенел колокольчик.

Алекс пошел вперед.

Время не тянулось ни в одну сторону. Спустя сто восемнадцать поворотов пришлось остановиться. Он не знал, сколько было пройдено — ничто не менялось вокруг. Стены-близнецы молчали.

«Вот беда». Алекс подумал, что произнес это, но звук опять свернулся на губах. Уже какое-то время усталость мучила его наподобие жажды.

«Заблудился-таки?»

Он посмотрел в сторону и обнаружил у левой стены сидящего белого волка. Тот блестел из полумглы яркими глазами.

«Я звенел тебе. Это крайне нелегко».

«Я слышал». Алекс подошел к волку чуть ближе. «Ты Фэй?»

Волк весело оскалился: «Нет».

«А похож».

«Я пришел показать дорогу».

Алекс кивнул. Волк поднялся и затрусил в один из боковых коридоров.

Время не тянулось ни в одну сторону. Они ни разу не свернули. Потом вдалеке что-то мягко засветилось, и волк остановился, пропуская его вперед.

«Иди».

Алекс кивнул и пошел. «Что-то» превратилось в узкий дверной проем, завешенный грязной тафтой. Райн осторожно приподнял ее, выглянул наружу.

Кругом был лес: поднебесный, хвойный, с едва заметными стежками берез. Вечерело. Впереди меж деревьев матово белела высокая стена. Алекс спрыгнул на мох и осторожно, стараясь не хрустеть сосновыми иголками, двинулся к ограде.

Стена оказалась очень старой. Прямо из кладки торчали куски бронзовой отделки — покрытые вспенившейся коркой, позеленевшие. Алекс пошел вдоль покалеченного узора и через десяток метров обнаружил пролом. Кое-как протиснувшись внутрь, очутиться в огромном дворе. Чуть дальше громоздилось полуразрушенное здание: из его выбитых окон не доносилось ни звука.

Алекс пошел в обход особняка, перебираясь через завалы из вздыбившихся плит. Временами утыкался в тупики — тогда приходилось на цыпочках подниматься на открытую анфиладу и петлять по мясистому слою сопревших листьев. Он бродил достаточно долго, но на его счастье, темнее не становилось.

Райн успел пройти несколько километров, когда наклон устилавших двор плит резко изменился. Вскоре под ногами захлюпала вода. Впереди был пологий скат, в центре которого торчали пеньки снесенной колоннады. Алекс побродил между ними, пытаясь понять, что здесь произошло. Чуть левее обнаружился круглый люк в земле по виду не шире волчьего лаза — крышку покрывала всё та же перекореженная бронза; казалось, вода сочится прямо из-под нее. По бокам торчали витые скобы. Алекс ухватился за них и потянул на себя; в пальцы больно впились металлические струпья, но все усилия были тщетны. Он тяжело опустился на колени, прямо в неглубокую мутную воду, уперся руками в бронзовый рисунок. Начало темнеть.

Ради чего всё это?

Райн пристально и бездумно смотрел в искривленный водой орнамент. Светлый металл отражал его невнятным облаком. Ладони мерзли; он сжал левую в кулак и ударил по крышке. Он ждал боли, встречи с острыми краями бронзовых завитушек. Кулак влетел в воду и по самые костяшки ушел в металл. Алекс застыл, боясь шевельнуть рукой. Его пальцы оказались внутри: они чувствовали упругое сопротивление, словно их втиснули в мокрый гипс. Надавил еще сильнее, и ладонь ушла под металл целиком.

Что там? Что, если его затянет еще глубже?

Ему стало интересно.

Медленно, всем телом ощущая противоестественность каждого движения, он начал погружать руку — сперва по локоть, затем по плечо. Ему пришлось лечь, и вода немедленно залилась в ухо. Дальше хода не было. Оставалось сунуться в люк с головой — но Алекс не смог решиться на такое с ходу; потом с удивлением обнаружил, что пальцы достигли пустоты.

Запястье всё еще было парализовано металлической манжетой, но ладонь больше ничего не касалась. Райн судорожно потянулся пальцами, загреб пустоту — выпустил… Он провалился в нее, как в холодную воду. Его потянуло глубже, сквозь толщу разнообразных чувств — сперва тоски, затем боли и одиночества. Мутная вода залила левый глаз, прожгла спицей. Он рванулся, сильнее утонул плечом в металле; ладонь заметалась, хватая воздух. Алекс тщетно старался пробиться внутрь — но что-то не пускало, и он напрасно раздирал лицо о бронзу. В легких вспыхнуло облако, взорвалось по всему телу; боль зигзагами заметалась туда-сюда. Постепенно он обмяк. Вода успокоилась, вскоре очерствели мышцы. Алекс погрузился в сон. Провалился в него, как прежде в холодную воду.

И тогда он услышал, как звенят бубенцы.

Он принялся отсчитывать такт. Легкие шаги притоптывали вслед за звоном. По мокрой земле, по лужам, по гладким плитам огромного двора. Детский голосок напевал:

— Мы скуем по три клинка. Мы откроем три замка. Мы отправимся за море и сразимся с нашим горем…

Он вздрогнул. По затянутой под металл руке прошла судорога.

— …Ради первого замка… Мы сломаем облака, что хранят тебя в неволе… И скрывают наше горе… А на следующий круг, мы спалим ромашек луг… Чтоб летели с пеплом искры и цвели огнем все избы…

Голос задрожал и едва не угас. — Ради третьего замка мы пронзим свои сердца. Мы утонем в нашем море, позабудем свет и горе… — Повисла тишина. Затем бубенцы звякнули нерешительно, чей-то голос произнес: — Ты останешься один.

Алекс приоткрыл правый глаз. Левый был слеп и будто покрыт бронзой. Вокруг стало совсем темно, по воде шла рыжая рябь — где-то далеко в небе взошла луна.