Генри Олди - Книга Тьмы

— Ну… это я просто гадаю, сколько их может быть. Одно скажу: на совпадение это не похоже, они начали бузить как по команде сегодня с рассветом… Так, пожалуй, в больнице их все же четыре: я видел трупы в невралгическом и слышал вопли, а никто из тех троих не успел бы туда добраться… Если эти «замедленные» и дальше будут убивать в том же темпе, скоро в больнице не останется ни одной живой души, разве что на крышу им не придет в голову заглянуть. Так вот, надо прикинуть, какова вероятность, что в городе они тоже есть, потом обсудить возможные способы защиты, чтобы эти субчики не застали нас врасплох. Как мне показалось, они не слишком-то расположены лазить по лестницам и карнизам, да и на пересеченной местности им можно дать фору… Вот со всем этим мы и должны сейчас разобраться. Конечно, я бы еще прошел по карнизу, глядишь, удалось бы вытащить еще кого-то, но боюсь, что мои руки и ноги больше не выдержат такой нагрузки, — я и так сделал порядочный крюк по стенам, прежде чем нашел вас. Знаете, когда люди видят мою одежду, они отлетают от окон как ошпаренные и не желают ничего слушать. — Он на миг сдвинул брови. — Нет, то, о чем я подумал, тоже не выйдет… а то мелькнула у меня мысль, что стоит одолжить ваш халат. Да не пугайтесь — я и так вижу, что он мал.

— Сорок четвертый размер, — подтвердила Альбина.

— Заметно… И голышом ведь не покажешься… Кроме того, похоже, что я уже опоздал. Четырех отделений уже нет… А «замедленных», прости, все же, наверное, больше… Лучше рассчитывать на худшее.

При этих словах Тихий окончательно помрачнел, и хотя причин для этого было более чем достаточно, Альбине показалось, будто в этот момент он вспомнил что-то. Что-то неприятное и очень личное…

— Так что нам делать? — прервала девушка затянувшуюся паузу.

— Хотел бы я это знать… — уже другим тоном откликнулся он и неожиданно напрягся, вглядываясь куда-то за ее спину. Тотчас тревога передалась и девушке: Альбина вскочила, разворачиваясь на ходу, и в следующую секунду Тихому заложило уши от прорезавшегося наконец отчаянного визга.

Из чердачного окна медленно вылезала голова пустовзглядого душителя в футболке.

— Совершенно не понимаю, — пожаловался Рудольф неизвестно кому, ведь в кабинете больше никого не было, — что случилось с сетью…

Ему не нравилось сегодняшнее утро, как не нравилась и переполняющая метро пустота, — можно было подумать, что все должностные лица сговорились сегодня устроить массовый прогул, а то и объявить забастовку, и только его да еще охрану забыли предупредить о своих намерениях. Уже битый час Рудольф старался связаться со своим начальником, но звонки и записки уходили словно в никуда и оставались без ответа. Кроме того, вчерашний разговор с Альбиной о страхах, затишье и равновесии в природе то и дело выскакивал из памяти, невольно заставляя выискивать вокруг себя приметы «надвигающейся грозы». Напрасно Рудольф старался успокоить себя тем, что не стоит придавать значения словам милой, но слишком нервной девушки с богатой фантазией. Заодно он подумал и о том, что неплохо было бы свозить Альбину на море: перемена обстановки наверняка отвлекла бы ее от столь мрачных — и заразных к тому же! — фантазий. Да, самое время было подумать ему о медовом месяце, а звонок начальнику можно и отложить, тем более что и связаться с ним, собственно, Рудольф собирался больше потому, что не знал, чем заняться на опустевшей вдруг работе, вот и терзал словно вступившие в сговор с прогульщиками телефон и электронную почту. Совершенно безуспешно, потому что и по городскому, и по мобильному раздавались только гудки, а компьютер на попытки отослать хоть куда-нибудь письмо или, опять-таки, дозвониться сообщал о неполадках на сервере.

Подумать всерьез об отпуске Рудольф не успел — в дверь постучали.

— Открыто, — отозвался он.

— К вам можно? — прозвучало в ответ, затем дверь распахнулась и на пороге возникла совершенно не знакомая ему молодая брюнетка в сильно расклешенных черных брюках.

— Заходите, — не особо приветливо пригласил ее Рудольф. — Вообще-то сегодня не приемный день, но, быть может, мне удастся быть вам полезным…

— Итак… — Гостья, сощурившись, принялась изучать комнату с таким выражением на лице, что, когда ее взгляд останавливался на Рудольфе, он начинал чувствовать себя всего лишь частью здешней обстановки. — Значит, я разговариваю с председателем постоянно действующей комиссии по организации досуга и культурно-зрелищных мероприятий?

— С его заместителем, — поморщился, поправляя, Рудольф. Название собственной должности удручало его своей несолидностью (гораздо приятнее говорить, не уточняя: «работаю в мэрии»). — А вы по какому вопросу?

Женщина энергичной походкой пересекла кабинет, не дожидаясь приглашения, опустилась в кресло, небрежно закинула ногу за ногу и довольно улыбнулась.

— Вообще-то я не к вам. — Ее черты были слишком энергичными и рельефными, чтобы их можно было назвать красивыми, то же касалось и несколько чрезмерной артикуляции. — Я из «Приятеля». Э. Светлая, слышали про такую?

Рудольф приподнял бровь: до него не сразу дошло, что речь идет о популярном журнале, а вторгшаяся в кабинет незнакомка принадлежит к журналистской породе.

— Я вас слушаю.

— Вы не очень заняты? — Э. Светлая, достала из замшевой сумочки пачку сигарет (Рудольф мимоходом успел удивиться: почему она не начала с блокнота или диктофона?) и закурила. — Дело в том, что в столице появились слухи, что у вас в городе свирепствует какая-то совершенно жуткая эпидемия. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Эпидемия? — искренне изумился Рудольф. — Впервые слышу. С чего вы это взяли?

— Говорят, — одновременно лихо и хитро прищурилась репортерша. — А точнее, достоверно установлено, что на медицинской конференции в столице произошел довольно крупный скандал, после чего всеми уважаемый профессор Канн, труды которого по достоинству оценены у нас и за рубежом еще со времен исторической победы над эпидемией СПИДа… — Казалось, молодая женщина перескочила на чтение по памяти давно заученного текста. — …трагически погиб в автомобильной катастрофе.

Она произнесла эту непростую фразу на одном дыхании и ни разу не сбившись. Рудольф уже собирался отметить это вслух, но вдруг в ровную речь Э. Светлой вторгся совсем другой голос. Даже не голос — воспоминание, но прозвучал он настолько отчетливо и громко, что Рудольфу подумалось, что он слышит его наяву.

«И нет происшествия более значительного, чем падение кирпича перед носом у кошки…» — в каждом слове Альбины звучало затаенное отчаяние…

— …И этот профессор сказал, что у нас эпидемия, — неизвестно кого из них перебил Рудольф, строго глядя на журналистку. — Вот что, уважаемая Э. Светлая или как вас там… Я не знаю, что за слухи ходят у вас в столице, и не хочу знать. Мне лично ни о чем подобном не докладывали. Но, надо полагать, я был бы в курсе, случись у нас что-либо из ряда вон выходящее… — Он собрался было попросить ее удалиться, но неуловимая тревога, вновь ожившая где-то на периферии сознания, запретила ему сделать это. Во всяком случае, до тех пор, пока он не узнает об этих слухах все. — И что, вы действительно пишете о таких вещах в своем журнале? Эпидемии, слухи, трагические гибели…