Ками Гарсия - Прекрасная тьма

— Идиот! — в отчаянии закатила глаза Лив. — Не некрофил, а некромант! Чародей, который способен вызывать души умерших и разговаривать с ними!

— Ты права, — кивнула Арелия, — сегодня нам понадобится помощь человека, который уже покинул этот мир.

Я сразу понял, о ком идет речь. Ну или по крайней мере мне так показалось.

— Эмма, мы призываем Мэкона?

— Ах, если бы, — грустно вздохнула Эмма, — но Мелхиседек сейчас находится там, куда нам не добраться.

— Пора, — сказала Твайла, достав что-то из кармана, и посмотрела на Эмму и Арелию.

Женщин сразу словно подменили. Они занялись делом — пробуждением мертвых. Арелия поднесла ладони ко рту и тихо прошептала:

— Моя сила принадлежит вам, сестры. — А потом кинула в центр круга горсть камешков.

— Лунные камни, — прошептала Лив.

— Моя сила принадлежит вам, сестры, — повторила Эмма, доставая мешочек с куриными костями и кидая их в центр.

Я бы узнал этот запах из тысячи. У нас на кухне всегда пахло куриными косточками. У Твайлы на ладони оказалась крошечная фигурка птицы, и она произнесла слова, заряжающие ее силой:

Твайла принялась громко и пламенно распевать странную песню на незнакомом языке. Глаза закатились, оставаясь открытыми. Арелия присоединилась к ней, подпевая и потряхивая длинным ожерельем с бусинами и кисточками. Эмма взяла меня за подбородок и внимательно посмотрела мне в глаза.

— Знаю, тебе будет непросто, но есть вещи, которые тебе необходимо знать.

В центре круга видения воздух вдруг задрожал и стал вращаться, создавая тонкую белую дымку. Твайла, Арелия и Эмма не прекращали петь, их голоса звучали все громче и громче. Дымка следовала за их голосами, набирая скорость, становясь плотнее и поднимаясь все выше, словно смерч. Твайла вдруг резко вдохнула, как будто это был ее последний вдох, и на секунду я испугался, что она возьмет и свалится замертво.

Она внезапно выпрямилась и села с прямой, как доска, спиной, глаза закатились, челюсть отвисла. Линк отошел на безопасное расстояние, а Лив бросилась Твайле на помощь, но Эмма схватила ее за руку, не дав дотронуться до некромантки.

Твайла выдохнула, и из ее губ в середину круга просочилась белая дымка. Постепенно туман стал вытягиваться вверх и, постоянно двигаясь, принимать форму человеческого тела. Из-под белого платья показались босые ноги, а потом тело заполнило платье, как воздух — воздушный шарик.

Из тумана возникал призрак. Постепенно проступили очертания тела, изящной шеи, и наконец я увидел его лицо.

Ее лицо.

Лицо моей мамы.

Ее эфемерная фигура светилась, как и у тех призраков, которых мы видели в «Изгнании». Но если не считать свечения, она была в точности похожа на мою маму. То есть не просто похожа, это и была моя мама. Она заговорила до боли знакомым, нежным, мелодичным голосом:

— Итан, милый, я так ждала тебя!

Я уставился на нее, потеряв дар речи. После смерти она часто снилась мне, я смотрел на ее фотографии, вспоминал о ней — но никогда она не была такой настоящей, как сейчас.

— Мне столько нужно тебе рассказать, но о многом говорить нельзя. Я пыталась помочь тебе, посылала тебе песни…

Она посылала мне песни. Песни, которые слышали только мы с Леной. Семнадцать лун — Песня предречения.

— Так это была ты, — с трудом выговорил я изменившимся до неузнаваемости голосом.

— Да, ведь я нужна тебе, — улыбнулась она. — А теперь ты нужен ему, а он — тебе.

— Кто? Папа? — спросил я и тут же понял, что она говорит не о моем отце.

Она говорила о другом мужчине, который так много значил для нас обоих — о Мэконе. Значит, она не знает, что он умер!

— Ты имеешь в виду Мэкона? — переспросил я.

Ее глаза радостно заблестели. Я должен сказать ей. Если бы с Леной что-то случилось, я бы хотел, чтобы кто-то сообщил мне об этом. Даже если бы все изменилось еще сильнее.

— Мэкона больше нет, мам. Он умер несколько месяцев назад. Он не сможет помочь мне.

Ее фигура мерцала в лунном свете. Мама была такой же красивой, как и в тот день, когда в последний раз вышла на крыльцо под проливным дождем и обняла меня на прощание, провожая в школу.

— Послушай меня, Итан! Теперь он с тобой. Только ты можешь освободить его!

Фигура начала таять, я потянулся к ней, чтобы обнять, но руки прошли сквозь воздух.

— Объявляющая судьбу луна призвана, — прошептала мама, исчезая в ночи. — Если Тьма победит, семнадцатая луна станет последней.

Ее уже почти не было видно. Дымка медленно вращалась в центре круга, а голос продолжал:

— Поторопись, Итан! У тебя мало времени, но ты сможешь. Я верю в тебя, — улыбнулась она, а я попытался напоследок запомнить выражение ее лица.

— А если я не успею?

— Я пыталась защитить тебя от всего этого, — донесся до меня ее голос из белой дымки, и внутри все сжалось. — Следовало догадаться, что у меня ничего не выйдет. Ты всегда был особенным ребенком. Солнышко мое, я буду думать о тебе! Я люблю…

Голос затих, так и не договорив.

Мама была здесь.

Несколько минут я видел ее улыбку и слушал ее голос.

А теперь она ушла.

Я снова потерял ее.

— Я тоже люблю тебя, мам.

— Мне нужно тебе кое-что сказать. — Эмма нервно потерла ладони. — Насчет шестнадцатой луны, той самой ночи…

Я не сразу понял, что она обращается ко мне. Я не мог отвести взгляда от круга, в центре которого всего мгновение назад стояла моя мама. Я действительно видел ее, а не смутно ощущал ее присутствие в зашифрованных в книгах посланиях или таинственных песнях.

— Скажи мальчику правду!

— Подожди, Твайла. — Арелия попыталась успокоить сестру, накрыв ее ладонь своей.

— Ложь! Ложь — место, откуда появляется Тьма! Скажи ему. Скажи прямо сейчас.

— Вы о чем? — очнувшись, спросил я, глядя то на Твайлу, то на Арелию.

Эмма бросила взгляд на женщин, в ответ Твайла лишь встряхнула своими косичками.

— Слушай меня внимательно, Итан Уот, — дрожащим, срывающимся голосом начала Эмма. — Ты не упал со склепа. По крайней мере не просто упал, как мы тебе сказали.

— Что?!

Бред какой-то! Почему она завела разговор о дне рождения Лены сейчас, когда я только что пообщался с духом моей матери?

— Ты не упал, понимаешь? — повторила она.

— Эмма, ты о чем? Конечно, упал! И очнулся на земле, лежа на спине.

— Ты не упал. Мать Лены, Сэрафина, зарезала тебя, — отчеканила Эмма, глядя мне в глаза. — Она убила тебя. Ты умер, а мы вернули тебя обратно.

«Она убила тебя».

Я повторял эту фразу про себя снова и снова, пока кусочки мозаики вдруг не сошлись в единое целое. Казалось, не я пытаюсь осознать, что случилось, а осознание само давит на меня: сон, который был не сном, а воспоминанием о том, что значит не дышать, не думать, не видеть, ничего не чувствовать… Грязь и языки пламени, лижущие мое тело, из которого медленно вытекает жизнь…