Юрий Волузнев - Черное зеркало

Город тонул в ранних ноябрьских сумерках.

С болью в боку, испытавшем на себе удар тяжелого ботинка, Хильда доковыляла до остановки. Дождалась битком набитого трамвая и, втиснувшись в вагон, с полчаса мучилась зажатая между ворочающимися телами, с нетерпением и яростной злостью ожидая ближайшей станции метро.

Дамская сумочка, перекинутая через плечо, как-то неловко перевернулась и, плотно прижатая к телу, больно врезалась в ушибленный бок жесткими выпуклостями лежащего в ней пистолета.

Проклиная все на свете, Хильда боялась, что, случайно задетый каким-нибудь неуклюжим пассажиром, пистолет вдруг выстрелит самопроизвольно в одну из этих копошащихся туш. И одновременно, с тайным наслаждением, страстно желала этого.

Но все обошлось. И, подъехав к метро, трамвай выдавил наконец из себя всю эту тяжело дышащую людскую массу, мгновенно расползшуюся по окружающему пространству.

Неимоверно уставшая от долгого стояния в неудобной, какой-то вывернутой позе, Хильда зашла в ближайший сквер, чтобы передохнуть на скамейке. Но вблизи от входа в сквер все скамейки были либо затоптаны следами, либо на них уже сидел кто-то, и ей пришлось дойти до конца аллеи, чтобы найти наконец никем не занятую и не слишком грязную. Усевшись и вытянув ушибленную ногу, она в конце концов смогла спокойно закурить и обдумать случившееся.

Сейчас ей хотелось погрузиться в такое состояние, при котором ее отключившаяся от суетного напряжения мысль смогла бы беспрепятственно, мгновенно пронизав пространство, оказаться именно там, где ей сию минуту во что бы то ни стало необходимо было находиться самой. Возле Ларисы.

Обычно это у нее получалось и, благодаря многолетнему опыту, не требовало особых усилий.

Но сегодня, как Хильда ни старалась, ничего у нее не выходило. Что-то мешало ей, назойливо вклинивалось в мозг и сводило на нет любые попытки. Она явственно ощущала возле себя чье-то присутствие.

— Кто ты? — прошептала она.

— Нас много, — прошелестело вокруг. — Мы рядом. Мы всегда возле тебя…

Порыв ветра качнул обнаженные ветки деревьев. Шуршащей волной пробежался по кустам. Покатил по земле спутанные клочки засохших травяных нитей… И все стихло.

Хильда снова попыталась сосредоточиться. Но смутный образ Ларисы, едва появляясь перед ее мысленным взором, вдруг начинал дрожать и расплываться, как бы растворяясь в многочисленных расфокусированных образах, которые то проносились мимо, захваченные неким вихревым потоком, то назойливо кружились перед глазами, словно стараясь оградить от враждебного взгляда свою подопечную.

Хильда собрала всю свою волю и, словно лазером, попыталась пронизать скопление, мельтешение ополчившихся против нее видений. Горячей сверкающей стрелой своей неукротимой энергии она внезапно прошила плотный туман, раздвинула тяжелые завесы и, пробив преграды всепроникающим лучом сконцентрированного желания, наконец четко увидела свою Ларису…

— Простите, не помешаю? — раздался громкий насмешливый женский голос.

Хильда вздрогнула. Обернулась. Видение, словно выпорхнувшая из рук птичка, мгновенно исчезло. Рядом никого не было.

Хильда узнала этот голос.

В последний раз она слышала его в тот самый день, когда рылась в чужой квартире, куда проникла в поисках исчезнувшей видеокассеты. Это был голос Илоны. И последние ее слова…

Хильда поняла, что продолжать бесполезно. Неведомая враждебная сила встала у нее на пути и сумела остановить ее всепроникающий взгляд. Она поднялась со скамейки и быстро пошла прочь.

Все существо ее горело злобой. Желание убивать, кромсать… Изо всех сил лупить чем ни попадя. Кого бы то ни было… Это желание нарастало с каждым ее шагом. Она лихорадочно выискивала, на ком сорвать эту злобу. Выплеснуть все накопившееся в груди бешенство…

Выйдя из сквера, она медленно брела по тротуару. И, дрожа от нетерпения, от лихорадочного возбуждения, искала малейший повод, чтобы обрушить хоть на кого-нибудь яростный шквал своей ненависти…

Освещенная ярким сиянием стоящего рядом киоска, у пивного ларька толкалась группа замызганных мужиков. Хильда презрительно скосилась в их сторону и вдруг остановилась как вкопанная.

Перед ней стоял Иван Лешак.

Нет, естественно, не он. Тот умер уже давно… Но то же лицо, та же самая мощная фигура. Те же синие глаза и густая светлая шевелюра, правда взлохмаченная, растрепавшаяся и засаленная немытыми пальцами.

Словно и не прошло тех долгих пятидесяти лет с той поры, когда она, юная, красивая, изнасилованная им… И по странной прихоти судьбы полюбившая его, гладила такие же точно волосы и мечтала о нем, о своем в столь необычном облике явившемся ей Зигфриде…

— Что, дура, уставилась?!. — огрызнулся мужик, оторвавшись от кружки. — Канай отсюда! Пиво в глотку не лезет!..

Теперь он был пьяный. Какой-то опухший. Грязный, обношенный…

И такая мразь имеет наглость быть похожей на того, кого она когда-то любила!..

Вот кто должен ответить, заплатить за все. И за своего двойника. И за неудачу в сквере…

Ханыги, стоящие рядом, подобострастно расплылись в беззубом смехе, заблеяли:

— Слышь, Шалый, тетка к тебе клеится…

Затем повернули свои оплывшие физиономии к Хильде:

— Пожалей сиротку, тетенька. Подкинь на пивко…

Шалый пьяным, похотливым взглядом медленно прополз по ее телу, словно раздевая с ног до головы.

— А ничего. Еще крепенькая… — осклабясь, загыкал он, отхлебывая из кружки. — Сойдет…

Хильду брезгливо передернуло. Побледнев, она медленно раскрыла сумочку.

— Не жмоться, тетка! — нетерпеливо заерзали ханыги. — Отстегни на пузырек… Или на парочку…

Хильда достала пистолет. Сняла с предохранителя.

Булькнув в последний раз, смех застрял в горле. Мужики осеклись. Вытянулись. Замерли, застыв на месте, ошалело уставившись в черный глазок ствола…

— Ты что, дура!.. — беззвучно, одними губами прошептал перетрусивший Шалый.

— Гутен абен, майн либе Иохан!.. — пробормотала Хильда. И пулю за пулей разрядила всю обойму в широкую грудь.

Шалый огромным грязно-бурым продырявленным мешком медленно, словно приседая на корточки, опустился на землю, затем перевернулся на бок, дернул несколько раз стоптанными драными ботинками, затем как-то вытянулся, будто стараясь лечь поудобнее, и затих…

Когда, словно ветром сдунутые, ханыги робко высунулись из ближайшей подворотни, Хильды уже не было. Только латунные гильзы мертво поблескивали на асфальте и ядовито пахло пороховым дымом…

По пути к дому Хильда зашла в отделение милиции и заявила о пропаже своей машины.

Этим же вечером наконец-то подходила к своему новому, давно ожидавшему ее пристанищу и Лариса.