Александр Дюма - Тысяча и один призрак

— Эй, что с вами и что вам там надо? — спросил я у этой тени.

— Увы! — воскликнула тень. — Я тот несчастный, который дал пощечину Генриху IV.

— Но как ты сюда попал? — изумился я.

— Вытащите меня сначала, господин Ленуар, потому что я умираю, а затем вы все узнаете.

С того момента, когда сторож убедился, что имеет дело с живым, овладевший было им ужас исчез, он уже приготовил лестницу, валявшуюся на траве неподалеку, держал ее и ждал моего приказания. Я велел спустить лестницу в яму и предложил рабочему вылезти. Он дотащился до основания лестницы, но когда хотел было встать и взобраться на ступеньки, то почувствовал, что у него сломаны нога и рука. Мы бросили ему веревку с глухой петлей, он обвязался ею под мышками. Другой конец веревки остался у меня, сторож спустился на несколько ступенек, и благодаря двойной опоре нам удалось освободить живого из общества мертвецов. Едва только мы вытащили беднягу из ямы, как он потерял сознание. Мы отнесли его к костру, положили на солому, и я послал сторожа за хирургом.

Раненый еще не пришел в сознание, как сторож явился с доктором. Бедолага очнулся только во время процедуры. Когда перевязка окончилась, я поблагодарил хирурга и поскольку хотел узнать, по какой случайности рабочий очутился в королевском захоронении, то отослал сторожа. Тот с радостью отправился спать после всех треволнений этой ночи, а я остался с рабочим наедине. Я присел на камень возле охапки соломы, на которой он лежал у костра; дрожащее пламя слабо освещало ту часть церкви, в которой мы находились, а все остальное было погружено в глубокий мрак, более глубокий оттого, что наша сторона была сильно освещена. Я приступил к расспросам, и вот что мне рассказал бедняга. То, что я его выгнал, его не огорчило. У него были деньги в кармане, и он знал, что, пока есть деньги, он не будет ни в чем нуждаться. Поэтому он отправился в кабак. Там он заказал спиртное, но на третьем стакане вошел хозяин.

— Ты уже закончил? — спросил он.

— А что? — поинтересовался рабочий.

— Я слышал, что ты дал пощечину Генриху IV.

— Ну так что? Да, это я! — дерзко сказал рабочий. — Что же из того?

— Что из того? А то, что я не хочу поить у себя такого мерзкого негодяя, как ты, который навлечет проклятие на мой дом.

— На твой дом? Твой дом — дом для всех, и раз я плачу, я у себя дома.

— Да, но ты не заплатишь!

— А почему это?

— Потому что я не возьму твоих денег! А так как ты не заплатишь, то ты уже будешь не у себя, а у меня, и раз ты будешь у меня, то я буду иметь право вышвырнуть тебя за дверь.

— Да, если ты сильнее меня.

— Если я не справлюсь с тобой, я позову моих молодцов.

— А ну-ка позови, посмотрим!

Кабатчик позвал. На его зов уже заранее предупрежденные молодцы прибежали с палками в руках, и рабочему пришлось уйти, хотя он и не прочь был побороться. Он вышел, бродил некоторое время по городу и в час обеда зашел в трактир, в котором обыкновенно обедали рабочие. Он съел суп, когда появились рабочие, закончившие дневную работу. Увидев его, они остановились у двери, вызвали хозяина и объявили, что, если этот человек будет у него обедать, они от него все уйдут. Трактирщик спросил, что сделал этот человек, что заслужил такое всеобщее осуждение. Ему рассказали, что он тот самый, кто дал пощечину Генриху IV.

— Если так, то убирайся отсюда! — велел трактирщик, подойдя к нему. — И пусть все, что ты съел, будет для тебя отравой!

С трактирщиком можно было спорить еще меньше, чем с кабатчиком. Проклятый рабочий встал, грозя своим товарищам, которые отошли от него из-за необоримого отвращения. Затаив в душе злобу, он вышел, побродил часть вечера по улицам Сен-Дени, рассыпая проклятия и богохульствуя. В десять часов он отправился на свою квартиру. Сверх обыкновения двери его дома были заперты. Он постучался. Привратник появился у окна. Так как ночь была темная, то он не мог узнать стучавшего.

— Кто ты? — спросил он.

Рабочий назвался.

— А! — воскликнул привратник. — Это ты дал пощечину Генриху IV! Подожди!

— Что? Чего мне ждать? — нетерпеливо сказал рабочий.

В это время к его ногам полетел узел.

— Что это такое? — спросил рабочий.

— Это все твое имущество.

— Как! Все мое имущество?

— Да, иди куда хочешь. Я не хочу, чтобы мой дом обрушился на мою голову.

Взбешенный рабочий схватил камень и швырнул его в дверь.

— Подожди же, — сказал привратник, — я разбужу твоих товарищей, и мы тогда посмотрим.

Рабочий понял, что тут ему делать нечего. Он ушел и, увидев в ста шагах открытую дверь, вошел под навес. Под ним лежала охапка соломы, он лег на солому и заснул. В три четверти двенадцатого ему показалось, что кто-то его тронул за плечо. Он проснулся и увидел белую фигуру, похожую на женскую, которая делала ему знак следовать за собой. Он принял ее за одну из тех несчастных, которые всегда готовы предоставить кров и себя тем, у кого есть чем заплатить, а так как заплатить за крышу и удовольствие у него было чем и он предпочитал провести ночь в постели, чем валяться на соломе, то он поднялся и пошел за женщиной.

Женщина шла некоторое время вдоль домов по левой стороне Большой улицы, затем перешла через улицу, повернула в переулок направо, продолжая все давать знаки рабочему следовать за собой. Привыкший к подобным ночным похождениям и знавший все закоулки, где обыкновенно живут женщины этого сорта, мужчина беспрекословно следовал за ней и вошел в переулок. Переулок упирался в поле. Рабочий думал, что женщина живет в уединенном месте, и продолжал следовать за ней. Через сто шагов они пробрались сквозь пролом в стене. Вдруг он поднял глаза и увидел перед собой старое аббатство Сен-Дени, исполинскую колокольню и слабо освещенные окна — от костра, возле которого бодрствовал сторож. Он искал глазами женщину, однако она исчезла. Он был на кладбище. Он хотел вернуться через тот же пролом. Но ему показалось, что там сидит мрачный и угрожающий призрак Генриха IV. Привидение сделало шаг вперед, рабочий отступил на шаг. На четвертом или пятом шагу он оступился и упал навзничь в яму. И тогда ему показалось, что его окружили все короли, предшественники и потомки Генриха IV, ему казалось, что они подняли над ним кто скипетры, кто свои жезлы правосудия, восклицая: «Горе святотатцу!» И тогда, по мере прикосновения к его телу этих жезлов правосудия и скипетров — тяжелых, как свинец, и горячих, как огонь, он чувствовал, как хрустели, ломаясь, его кости.

В это-то время часы пробили полночь, и сторож услышал стоны. Я сделал все что мог, чтобы успокоить несчастного, но он сошел с ума. После трехдневного бреда он умер с криком: «Пощадите!»

— Извините, — сказал доктор, — я совсем не понимаю вывода вашего рассказа. Происшествие с вашим рабочим показывает, что, преисполненный всем случившимся с ним днем, он бродил ночью — отчасти в состоянии сомнамбулизма; во время своего блуждания он забрел на кладбище и, глядя вверх, вместо того чтобы смотреть под ноги, упал в яму, где, вполне естественно, бедняга при падении сломал себе руку и ногу. Вы же говорили о каком-то предсказании, которое исполнилось, а я во всем этом не вижу ни малейшего предсказания.