Софья Ролдугина - Кофе с сюрпризом

Лайзо застыл где-то посередине между прислугой и посторонними, объектом восхищения – и опасения, и гораздо легче было довериться тому же доктору Брэдфорду, чем ему.

И всё-таки я доверилась.

– Мистер Маноле, помните ли вы, при каких обстоятельствах достался мне ловец снов… Нет, не так, конечно же, вы помните. Пожалуй, следует начать с того, как мы познакомились с Эллисом. – Я задумалась. – Или даже с пожара, который унёс жизни моих родителей… Нет, всё началось гораздо раньше. С лордом Фредериком Эверсаном моя бабушка, леди Милдред, единственная дочь графа Валтера, впервые повстречалась на балу…

Мне казалось, что сбивчивый рассказ должен занять по меньшей мере несколько часов. Но, верно, в последнее время я слишком много думала обо всём этом – и незаметно для себя привела мысли в порядок. Да и Лайзо, вольно или невольно, помогал свивать нить повествования, задавая правильные вопросы.

– И когда сны изменились, Виржиния?

Уже не в первый раз с начала разговора он опускал обращение «леди», называя меня только по имени, но я осознала это лишь сейчас.

– Когда мне самой захотелось в них вернуться. Я долго отмахивалась от них, принимая за случайные совпадения, за воспоминания… Но после снов о приюте больше не смогла просто закрывать глаза на всё необычное.

Лайзо аккуратно завёл машину на подъездную аллею и заглушил мотор.

– А если взять за точку отсчёта покушение? Как сны изменились после него?

– Вы имеете в виду Халински?

– Да.

– Сложно сказать. Пожалуй… – я задумалась. – Пожалуй, после этого случая они стали запоминаться. До того я очень долго забывала сны… Точнее, в памяти оставались какие-то бессвязные отрывки. Знаете, мистер Маноле, прежде я не смотрела на свои сны под таким углом. Вы задаете интересные вопросы и, кажется, знаете даже больше меня самой, – улыбнулась я, чувствуя неловкость.

Лайзо медленно провёл ладонями по рулю, точно в забытьи, продолжая смотреть в одну точку – где-то за стеклом, в чернильной летней темноте.

– Я-то вот как раз не знаю, леди. Догадываюсь только. А вот тот, кто на вас того парикмахера натравил – он точно знает, что делает. И, видать, не в первый раз это проворачивает. Только я вот о чём подумал… – Лайзо ненадолго замолчал, а когда продолжил, голос его звучал куда тише. – Я подумал, что за сорок лет-то любой живой человек состарится. И тот, седой, из сна вашего… Он не человек или не живой?

Тут-то у меня и потемнело в глазах – от избытка чувств.

Самое жуткое было в том, что Лайзо говорил абсолютно серьёзно, без тени иронии или неуверенности. Так обсуждают, к примеру, джентльмены в курительном клубе назначение нового министра, а дамы на званом ужине – новую шляпку герцогини Альбийской. Нечто достаточно необычное, чтоб выбиваться из рутины, но одновременно земное, близкое, понятное… без сомнений, существующее на самом деле.

– Не живой? – Онемевшие губы едва шевелились.

– Тут пока не посмотришь – не поймёшь, – ответил Лайзо обыденно. – Я б предположил, да вы опять злиться будете, Виржиния. Мол, глупости говорю, суевериями пробавляюсь, – улыбнулся он. А мне почему-то вспомнилось, что глаза у него ярко-зелёные, как дубовый лист на просвет, и таких я больше ни у кого никогда не видела. – Забудьте пока, что я вам наговорил. И правда, что ли, держитесь осторожнее, как маркиз велит. Как-никак, а он о вас заботится, хоть, вижу, вам и не всегда это по нраву.

– Вы защищаете дядю Рэйвена? – рассмеялась я от неожиданности. – Кажется, мир перевернулся.

– Покуда нет, – подмигнуло мне отражение Лайзо в стекле. – А там – кто знает, может, и перевернётся. Вы мне, леди, ту книжку с записями не покажете? Есть у меня одна мысль, да сперва взглянуть надо, проверить кой-чего.

– Записи в кабинете, – ответила я, не сразу поняв, что это прозвучало как приглашение.

Впрочем, почему бы и нет. Прислуга у меня не болтливая.

После ремонта лестницы в особняке стали молчаливыми. Теперь неурочный скрип не выдавал любителей поздних прогулок. Только старинные портреты Валтеров неодобрительно поглядывали со стен в галерее, пока мы шли к кабинету и открывали дверь. Записи леди Милдред хранились в большой шкатулке, в нижнем ящике стола. Книжка с пустыми страницами лежала поверх – её я просматривала последней.

Лайзо раскрыл записи сразу на середине, пролистнул несколько страниц, погладил корешок кончиками пальцев – и изрёк:

– Кажется мне, что нет здесь никаких чернил вовсе.

– Что вы имеете в виду? – спросила я, чувствуя себя простушкой, которую обхаживает на ярмарке хитрая гипси-гадалка. – Зачем тогда ставить даты, если не собираешься ничего записывать? А там везде даты проставлены, вверху страницы.

– А я и не говорил, что там не записано ничего, – ответил Лайзо, глядя на меня поверх книжки, и второй раз за вечер померещились мне зелёные отблески у него в глазах, хотя, конечно, разглядеть цвет в столь скудном освещении никто бы не смог. – Записано наверняка, да только не чернилами. Вы, леди, попробуйте как-нибудь перед сном раскрыть эту книжицу на какой-нибудь странице – и положить под подушку. Только день выбирайте такой, чтоб потом сразу отоспаться можно было. Вдруг что не так, – загадочно произнёс он.

Конечно, в ту ночь до экспериментов с записями так и не дошло. Я отнесла книжку в спальню, положила на полку… А потом и вовсе закрыла в ящике на ключ, от греха подальше. И не столько из-за того, что день завтра обещал быть напряженным и трудным, нет. Где-то глубоко внутри засел липкий, подленький страх, что Лайзо окажется прав. Ведь это бы означало, что у леди Милдред были такие секреты, принять которые я бы пока не отважилась.

А в довершение всех неприятностей в голове перед сном вертелись навязчиво давние слова Зельды:

«Младшенький-то мой с колдовством знается побольше меня…»

Сейчас я готова была поверить, что гадалка не шутила.

К счастью, повседневные заботы оставляли мало времени на досужие размышления.

Наплыв гостей в «Старом гнезде» чуть-чуть спал. После безумия последней недели даже такое небольшое облегчение подарило мне островок покоя – несколько шумных, но уютных вечеров. Тогда миссис Скаровски, встав на стул, громогласно зачитывала свои стихи; Луи ла Рон отпускал остроумные комментарии, вызывая наигранное негодование поэтессы; сын полковника Арча развлекал компанию, цитируя по памяти хроники битвы при Трюфо; жеманно улыбался, красуясь перед новой возлюбленной Эрвин Калле, на сей раз выкрасивший волосы в ярко-алый цвет; снисходительно наблюдали за весельем благородные дамы, ровесницы леди Милдред и её старинные подруги; а Мэдди, улыбаясь, сновала по залу с подносами, но нет-нет, да и поглядывала на часы в ожидании визита детектива.