Олег Мизгулин - Морок

— Да ладно-ладно! Пойдёте вы… первые. Что с вами делать…

Разговоры о скорой парной добавили вожделения в голоса, соскучившихся по чистоте, туристов. Представление выходило ярким: веник, пар, шипящая каменка и шуточки Ванюши. А ещё квасок. Даже Зорин облизнул губы. Скорей бы…

Команда вывернула влево и вверх, по уклону уже в гору. Под подошву полез колотый щебень — верный признак обочины. К гадалке не ходи, путники тянулись ввысь к Слюдянской трассе. Поднявшееся предобеденное солнце слепило глаза, дезориентируя вожатого, но Вадим запросто мог идти вслепую. Дорога выводила только на трассу.

Наконец пологость выровнялась, и ноги, о чудо, ощутили асфальт. Настоящий асфальт, щербатый, разбитый. Родной. Слюдянка не являлась идеалом дороги, как в общем-то, и все российские дороги. Но это уже была не тропа и не лес. Это был прямой мост в цивилизацию, тайга строкой оставалась за обочиной.

— Ну, вот и добрались, почти что… — Уклончиво, не оформив мысль, сказал Зорин. В последний миг что-то стукнуло по сердцу. Бессвязно так, бесформенно и стремглав. Обожгла не то паника, не то опасение. А вдруг это НЕ ТОЧКА вовсе? Мысль, не успев заматереть, выпорхнула, растворилась в мешанине других насущных напастей. Искрошенный ямами асфальт уходил поворотом за плюгавую кромку леса. Оттуда по прямой трассе в четыреста метров будет, может меньше, до условной остановки, где рейсовый автобус подбирает грибников по сезону. Чаще, охотников… Остановка не являлась штатной. Там был врыт указатель, извещающий сто тридцать второй километр пути, и автобус большей частью выпускал любителей охоты да грибной рыбалки. А если было кого… подбирал. Сегодня, ему будет, кого подобрать… Зорин взглянул на часы. Время разменяло одиннадцатый час и следовало поторопиться. Скоро проедет очередной рейсовик и придётся он, где-то на без пятнадцати одиннадцать. Попутки в этих местах редки, ненадёжны.

— Поднажмём, ребята! Ещё чуток. Веселей… Асфальт не бездорожье! Шевелись…

Бодрить оказалось излишне. Команда понеслась с энтузиазмом, встряхивая иногда оттягивающий багаж за спиной. Действительно, ровная, пусть и не гладкая дорога обязывала ноги по ней прошагнуться. Разговеться. Да и стимул, конечно же, был… Зорин побулькал водичкой и передал бутылку назад Наташе. Становилось жарковато. Пыльный асфальт носил местами засохшие слепки от протекторов грузовых машин. Частью они давно раскрошились, но кое-где, присушенная грязь сохраняла формы узоров. С последнего дождя тут прошло немало фур, легковых и другой промышленной техники. Группа двигалась бойко, не чинясь, бесцеремонно растянувшись по всей трассе, чего бояться… Шум мотора бы известил, со слухом ведь всё в порядке. Да и редок в эти минуты транспорт. Лес почётным караулом выстроился двумя когортами по левую и правую стороны трассы. Он потерял обволакивающее свойство пленять, путать, пугать. Из недруга он стал провожатым зрителем и жаль, ах как жаль, что сосны не умеют отдавать под козырёк. Уходящей помпезной процессии. Уходящей в мир бетонных и кирпичных жилищ…

Зорин улыбнулся образной картинке. Надо же, как его потянуло на, всякого рода, аллегории…

Поворот с готовностью открыл новый участок пути, протяженностью глубже, дальше… Здесь дорога вытягивала прямей прямого, не юля и не закручиваясь. Упираясь в далёкую линию спичечных елей. Сюрпризом стало присутствие на этой дороге, кроме них конечно, живого человека. Он шёл им попутно, видимо, в сторону той же остановки. Шёл далеко от них, но не спешил. Вроде как прогуливался, или ж знал, что успеет… Смущало другое и первой, кто озвучил эту странность, стала Наташа.

— Да какой это грибник! — Отмела она сразу перворождённые версии. — Ни ведра, ни корзины! Он же пустой, смотрите…

Действительно, путник шёл налегке, необычное зрелище в условиях дебрей. Захудалый вещмешок или даже пакет смог бы придать естественность и обоснованность таёжному ходоку. Но он был пуст и кажется, прихрамывал, припадая на левую ногу.

— А может, его ограбили? — Продолжала думать вслух Наталья. — Видите, он ковыляет! А что? Напали, отобрали всё, что есть, избили… Он убежал, оторвался и выскочил на трассу, в надежде поймать машину. Вадим, ты же говорил, в тайге всякое бывает!

Вадим глядел в серый силуэт, промалывая в уме варианты и, в принципе, не находил в Наташиной версии неувязок.

— Бывает и такое! — Согласился он, кивнув. — Бывает даже хлеще! Возможно, человек нуждается в помощи. Сейчас мы его нагоним и узнаем. Да?! Идёт-то он медленно…

Он прибавил ход, а Олег, тут как тут, пробасил близко, справа от него:

— Николаич! Если это терпила, то не факт, что где-то рядом не ломится погоня.

— Олежа, говори по-русски… Какой такой терпила? В тайге нет таких. А есть люди, попавшие в передрягу и нуждающиеся в помощи. Не согласен?

— Да не-е, я согласен! Помочь — поможем! Только я к чему… Изготовиться надо! На всякий пожарный…

— Правильно, Олежка. Изготовься! Да и я тоже… Готовность номер один! Ты молодец…

Зорин сделал шаг бойче, и теперь фигура хромальца ощутимо приблизилась. Можно было окрикнуть, но Зорин с этим медлил. Хотелось подойти ближе, а ещё хотелось, чтобы тот сам, расслышав шаги, обернулся. Тогда бы он, Вадим, махнул приветственно рукой, радушно улыбнулся и уж только потом открыл рот.

Они нагоняли, и расстояние между ними и путником заметно сокращалось. Наверняка, топотня пятерых людей уже достигла ушей впереди идущего. Было б вполне закономерно ему обернуться. Но он не оборачивался… Шаг укорачивал дистанцию и Зорин уже мог различить его одежду. На сутулые плечи была натиснута какая-то грязная-прегрязная фуфайка, нет… Судя по стёртому хлястику и рваному воротнику, куртка была бушлатом. Такие обычно практикуют в армии. Дальневосточники. У деда в кладовке их было несколько, но Зорину, который перерос деда, они приходились не по размеру. Выцветшие, пепельного цвета, брюки незнакомца тоже не отличались чистотой, и вообще складывался образ рабочего, который пришёлся не ко двору, где-то там, в недрах тайги был избит, вывален в грязи, а затем… Как говорит Наташа, убежал. Электромонтажник? Путеец? Геодезист? Да кто угодно, суть не в этом. Бедолага нуждался в поддержке и психической реабилитации. Да и не стоит, пожалуй, накручивать детектив с вариантом избиения. Есть более приземлено жизненные случаи. Заблудился. Травмировал ногу. Подвинулся рассудком… Или же, более трагично: угодил в медвежью яму. Благо, не убился, но ногу повредил и долго не мог, по скользким от дождя стенкам, выкарабкаться. Тайга для одиночки страшна тем, что запросто может похоронить. Бесследно…

Скоро они придвинулись к объекту настолько близко, что молчать стало уже не прилично. Вадим прокашлял связки и намеревался выдать во все лёгкие: «Добрый день!» Как вдруг незнакомец сам повернулся к ним. Повернул не голову, нет… Развернулся весь в корпусе. Встал якорем. Недвижно. Молча. Глядя прямо в глаза. У Зорина перехватило дух. Человек был без возраста. То есть не имел привязки к каким-то годам. Он был одинаково стар и молод. Испещренный морщинами лоб, уголки глаз. Трагически вялый рот — всё это накидывало до сорока, не меньше… Но глаза. Отталкивали и притягивали. Вадим, который не мог оторваться от них, холодел от безотчётного ужаса. Глаза у незнакомца были книгой. Небывало жуткой и кричащей. Начать с того, что такие взгляды Вадим встречал однажды, в девяносто шестом, за перевалом Кайзекчила. Разгромленная горная база боевиков и зинданы, набитые живыми телами. Там взгляды были такие же. Пустые. Затравленные. Без проблесков жизни. Но там… За теми взглядами была стена. Тупик. А здесь, у незнакомца за взглядом выпирало что-то ещё, иная подача… Будто глаз его носил несколько масок и, первая была незначащая, ложная. В глубине у путника плескалась ярость и ТРЕБОВАНИЕ эту ярость утолить. Там в глубине зрачков-колодцев бесприютно купались Обида и Прощение. Мольба и Суд. Кроткость и Бешенство. Глаза — отражение преломленной души, у незнакомца менялись посекундно. Они читались… Как страницы… Молчание только усиливало эффект. А ведь путник не удивился, не испугался. Не вскрикнул, не попятился. Он будто б ждал. Он глядел им всем в глаза одновременно. Таким свойством обладают портреты. Как бы угол зрения не менять, где бы ни стоять, всегда портретные глаза будут глядеть на тебя. Но, то картины, холсты, а здесь… Завороженный, Вадим качнулся, отряхиваясь от транса. Все пятеро словно вклеились там, где стояли…