Олег Мизгулин - Морок

Зорин, который набрал в себя воздуха, чтобы, наконец, поздороваться с человеком, вдруг передёрнулся, придавленный криком. Кричали сзади, и кричал Олег.

— Стойте!!! Не подходите! Назад!!!

Вадим обернулся и ошалел от дикого вида Головного. Безумно вытаращенные глаза. Дрожащие губы. И неестественно мертвенно бледный цвет лица. Боже…

— Олежка, ты что? Ты как…

— Не подходите к нему! — Олег, сбросив рюкзак, заметался как раненый зверь. — Вадим! Люська! Ребята! Не надо! Оставайтесь тут, я сам…

— Чего сам, Олег? — хрипло спросил Вадим. От волнения у него молотом забилось сердце.

Головной дёрнул верхние пуговицы, желая расстегнуться побольше, но только вырвал их. Горестно махнул рукой и ткнул пальцем в направление чужака.

— Это не человек! Это моё… Понимаете?! Мой груз…

Губа никак не среагировал на приближение Головного. Ни поворотом, ни жестом, ни мимикой, всё также продолжал стоять и красноречиво смотреть. Статичность фигуры, тем не менее, не имела аналога с манекеном, поскольку от фигуры пыхало сумасшедшим жаром. Небывалым. Энергетическим колором, если играть в образы. За миг как подойти близко, Олег испытал целый диапазон эмоций. Не своих. Его… Узнавание — это шло первым. Испуг. Испугом можно назвать всё лицо, что носило эту печать всё время. Ненависть и ярость. Первое понятно, второе обосновано… Самое страшное, что Олег увидел в его глазах, когда подошёл на расстояние локтя, — взгляд. Взгляд не Артура Зельдина, его однопризывника, а Виолента. Того, треклятого… Он сидел в его зрачке, напыщенно умный, насмешливо сволочной. Следил исподтишка, улыбался…

— Я виноват. Я… Готов понести ответ…

Это сказал, разумеется, он, Олег, но слова свои он услышал далеко от себя. Как бы со стороны своего визави. Это было странно и противоестественно. Олег повторил с нажимом, включив в обращение имя того, к кому обращался.

— Артур… Если можешь, прости! Если не можешь… Смотри сам. Вот он я! Стерплю любой суд в отношении себя…

Слова, которые поначалу давались трудно, стали слетать с языка легче. Головной вдруг явственно, отчётливо представил пожилую женщину, собирающую сыну румяные пирожки. С яблоками. Сыну, которого давно отмыли и, зашив живот, оставили в холодном помещении. До востребования…

— Прости меня, слышишь! — Щёку обожгло что-то горячее, влажное. — Я не имел права так поступать! Меня ничто не оправдывает! Ты был гад, но я был гад больше, чем ты…

В два раза, в три! Я это признаю, да!

Зельдин перестал излучать пучки эмоций. Жар как бы отступил, а в глазах его появилось любопытство. За всё общение он не проронил ни слова.

Олега несло. Так бывает, когда собравшаяся горлом тяжесть ищет выход в откровенном диалоге.

— Я понял, Артур! Ты напоминание, которое поедает меня изнутри! Ты — рана в моей душе! В общем, поделом… Только я прошу, являйся, если заслужил, в кошмарах. Пусть будет уроком, согласен… Но только не позорь меня перед ними… — Олег кивнул было назад, но не увидел тех, на кого ссылался. Он вывернулся полностью, но своих нигде не увидел. Странно… Уговор был просто отойти на расстояние, пока он, Олег то да сё разберётся. Спустились с обочины? Зачем? Головной, растерянно покрутившись, вернулся лицом к Артуру и… Обмер. Брови последнего медленно СПОЛЗАЛИ на глаза. Как масло. Как выскочившее из кастрюли тесто. Они сползли, замазали глаза, и потекли дальше, а вместе с бровями двинулось вниз всё остальное. Нос, уши, губы… За короткий миг съехавшие пласты обесформили то, что считалось лицом, головой, да и трапеция тела значительно исказилась. Скривилась, размазалась, смялась, расплющилась в ничто. Абстракция некоторое время подержалась, словно отвердевшая на воздухе сталь, а потом КУСКАМИ стала осыпаться. Олег, не в силах оторвать глаза, поедал это зрелище с благовейным ужасом. Не с тем ужасом, что вымораживает мозг, а с тем, что приятненько холодит сердце и заставляет зачарованно смотреть. Смотреть. Смотреть…

Куски отрывались и падали. Не быстро, но затем спустя… легче. Спроектированная модель Олеговой «глубинки» исчерпала время пребывания в мире настоящем и теперь… Самоуничтожалась. Ошметки псевдоплоти ударялись о оземь, а некоторые подкатывались к ботинкам Олега. Но когда Олег перевел взгляд вниз, то никакой кучи крошева не обнаружил. Куски чудным образом исчезали. Испарялись… Он поспешил доглядеть разрушение, но и ТАМ уже было пусто. «Гость» исчез. Сотканный наспех кокон тонкого мира рассыпался как карточный домик. Как невозможность в возможном.

Олег сглотнул слюну, чувствуя, как отлегает от ушей ватность. Птичий перебор, дуновение ветерка, но главное, ощущение своих рук и ног, вернуло его из полутрансового состояния. Солнце подпекало, и прелый душный асфальт поднимал горячий воздух. Смутное беспокойство заставило Головного крутануться вокруг оси. Он был один. И именно это обстоятельство было сейчас значимее всех вещей на свете.

— Вади-им! Люся-а! Ребята-а!!! — Собственный голос показался чужим. Неужели он так перенервничал?

Трасса была безлюдна. Лишь его, Олегов рюкзак, мирно покоился там, где он его бросил. Головной подошёл к нему и почему-то пнул под низ. Действие, скорее неконтролируемое логикой, однако… Ботинок расчувствовал, что мешок настоящий и существует как есть. Это хоть ладно… Но где группа? Если спустились под трассу, то почему не захватили его багаж? Головной вышел за обочину и поглядел вниз, на усыпанный кустами склон. Ничего пёстрого, яркого. Шевелящегося… Кусты редкие, короткие, людей не укроют. Да и зачем им там сидеть? Где же…

Он вышел на другую сторону трассы и пронаблюдал ту же картину. Он был покинут всеми по причине или беспричинно. Это предстояло выяснить. Не чувствуя в себе дедуктивных задатков сыщика, Олег попросту проорал на авось или потому что это первое, что делают в тайге заблудившиеся.

— Никола-а-и-ич!!! Лю-у-ся-а-а!!! Вы где-э-э?!!!

Какая-то птица обсмеяла его трескучим клекотом, на этом всё и закончилось. Ни отголосков, ни дальних тянущихся голосов, ничего похожего Головной выслышать не смог. Тайга равнодушно презрительно молчала. Чёрт те, зараза… Что же это…

Чувствуя, что сердце захолаживает паника, Олег вновь поднялся на трассу и вернулся к рюкзаку. Молоточками постукивало в висках. Ещё не остывшая в памяти встреча со своим подспудным страхом отодвинулась за горизонт. Необъяснимое и насущное — стало таинственное исчезновение ребят. Чувствуя нехороший за этим прикуп, Олег нагнулся, чтоб ухватить лямки рюкзака. Он вытягивал рюкзак за спину, когда понял… Карты сбросили… десятью минутами раньше.

После того как Олег обрушил на всех информацию, Зорин понял: идея с «перезагрузкой» провалилась. Он понял это ещё раньше… За секунду до того, как Олег показал пальцем на чужака и крикнул: «это не человек… это мой груз». Горьким разочарованием ухнула в сердце обида. Неизвестно только на кого или на что… Зато змеей окрепло понимание: НЕ ТОЧКА, ещё какая не точка…