Софья Ролдугина - Кофе, можжевельник, апельсин

И они не заставили себя ждать.

– Уф, ну и погодка! Нас едва не замело, пока мы дождались этот треклятый шарабан. Право слово, я трупу позавидовал – лежит себе на снежке, ничего не чувствует, голова-то всмятку… О, что это? Неужели жаркое? Потрясающе пахнет, – восхитился он, сунув нос под крышку расписного горшка. – Ещё бы глинтвейна…

Миссис Аклтон вопросительно посмотрела на меня.

– Будьте так любезны, – вздохнула я, и она степенно удалилась на кухню. – Эллис, снимите наконец пальто и присядьте за стол. Это и к остальным относится. Понимаю, что тема не слишком приятная, однако мне нужно знать, что происходит на моей земле. Тот несчастный… кто он?

Отвечать мне не спешили. Лайзо, севший поодаль от меня, хмурился и растирал побелевшие от мороза руки. Эллис сделал вид, что целиком увлёкся содержимым своей тарелки, перекладывая бремя рассказчика на плечи остальных. Дядя Клэр также выжидал.

Фрэнк Аклтон, так и не решившийся занять место за столом, застыл в дверях, комкая шапку. Начинать, очевидно, полагалось ему.

– Эхм… Джон Кирни это, – прокряхтел он, багровея до самых ушей. – Рабочий наш.

– Не самый надёжный человек, похоже, – вскользь заметил Клэр, придвигая к себе тарелку с жарким. Потом бросил взгляд на Джула, который как раз подавал Эллису картофель с грибами, исполняя роль слуги за столом: – Когда закончишь, тоже садись. В первый и последний раз, естественно.

Джул молча поклонился. Красно-рыжие пряди волос, выбившиеся из-под шнурка, чиркнули по плечу. Я почувствовала себя так, словно меня застигли за подсматриванием, и поспешно отвела взгляд, благо осмелевший смотритель как раз начал рассказывать о покойном Джоне Кирни.

– Работящий он был. За любое задание брался, о чём ни просили. И в руках у него всё так и горело. Бывало, глядишь – пошёл дров нарубить, только отвернёшься – ёжики-селёдки, а он уже и полешки переколол, и в сараюшку их сложил, так-то, – всплеснул Аклтон руками, едва не выронив шапку, и вновь смутился. Продолжил уже тише: – Без жены, правда, жил, сказывали, что жена-то у него померла… Он за неё каждое воскресенье в церковку ходил помолиться. А теперь за него кто помолится…

– Вы и помолитесь, коли жалеете, – негромко произнёс Лайзо, глядя в сторону. – Дурная у него смерть. Такая смерть за собой другие тянет.

Воцарилась напряжённая тишина.

Тут наконец вернулась миссис Аклтон с большим котелком глинтвейна. Джул тут же прервал трапезу и поднялся, чтобы помочь хозяйке. Эллис воспользовался паузой, чтобы подложить себе ещё жаркого. Через несколько минут, когда у каждого, включая Аклтонов, было по кружке глинтвейна, я попыталась вновь завязать беседу:

– Миссис Аклтон, вы прежде упоминали, что смерти зачастили в последнее время… Погиб ещё кто-то из рабочих? Может, это и есть настоящая причина того, что ремонт прекратили?

– Нет, ни в коем случае, – поспешил возразить мистер Панч, который до сих пор хранил молчание. – Действительно, у нас погиб один человек, Рон Янгер. Он командовал рабочими, которые расчищали завалы. Однако ничего мистического в его смерти нет – он часто перебирал виски, а в ту ночь просто замёрз, возвращаясь домой из паба. Но ремонт продолжался и после этого.

Адвокат умолк. Некоторое время я ждала продолжения, но не выдержала и всё же спросила:

– И когда же работы прекратились? И почему? В письме вы упоминали, но вкратце. Мне бы хотелось услышать историю целиком.

Мистер Панч отложил приборы и промокнул губы салфеткой. Тема разговора явно ему не нравилась. Или, возможно, компания: Эллис, изображающий беспечность, но ловящий каждое слово; Лайзо в самом что ни есть сумрачном настроении; загадочный Джул; чопорная гувернантка-романка, подмечающая любую неловкость; и, наконец, сэр Клэр Черри, всем своим видом демонстрирующий крайнюю степень неудовольствия, лишь слегка замаскированную под вынужденную вежливость.

Неудивительно, что беседа не клеилась.

Пожалуй, я начинала понимать, отчего Эллис порой так настаивал на том, что подозреваемых – и свидетелей – лучше было допрашивать поодиночке.

– Время позднее, леди Виржиния, а история долгая, – наконец произнёс адвокат. – Кроме того, я хотел бы показать вам некоторые документы, а они остались в моём кабинете. Полагаю, что имеет место диверсия. Возможно, кому-то выгодно, чтобы работы были приостановлены, и поэтому он способствует распространению слухов. Слухов о том, что реставрация фундамента замка якобы потревожила древние кости и пробудила духов.

Мне стало смешно.

Нет, глупо было бы отрицать существование неких мистических сущностей, особенно после встречи с Валхом и Сэраном или после явления загадочной надписи в Дэлингридже, у леди Абигейл. Однако говорить о древних костях в фундаменте замка Валтер?

Абсурд.

– И кто же распространяет эти, с позволения сказать, слухи? Кроме запуганных рабочих, естественно, – холодно поинтересовалась я, пригубив глинтвейн.

Рот обожгло.

Снежная буря продолжала завывать снаружи – необычайно яростная для ноября, а потому немного пугающая.

– Кто, кто… – пробормотал вдруг мистер Аклтон, раскрасневшийся от вина. – Да колдун наш! Как пить дать – он Кирни сгубил.

На губах у Лайзо появилась на редкость неприятная улыбка.

– Значит, колдун? – произнёс он негромко, но ясно. – Ну, посмотрим…

Далее продолжать беседу смысла, очевидно, не было.

После ужина я попросила мистера Панча передать документы, о которых он упоминал за ужином. Вопреки ожиданиям, это оказался не подробный и ясный доклад, а запутанное собрание заметок, рисунков, личных писем, вырезок из газет, планов и счетов. Изучить их перед сном не получилось – мне выделили комнату пусть и тёплую, но слишком тёмную. В замке после ремонта должно было появиться электрическое освещение, однако здесь, в коттедже, использовались только газовые лампы. На столе нашёлся дополнительный керосиновый фонарь, однако зажечь его я не сумела, а потому переложила документы в свой саквояж и легла спать, утешая себя мыслью, что Паола уже давно задремала, и лишний свет ей бы только помешал.

Однако мысли о странной смерти Джона Кирни никак не отпускали.

Слишком много было пугающих деталей. Жирная чёрная сажа, покрывающая всё тело погибшего; отсутствие одежды в один из самых холодных дней за последнее время; нечеловеческий, исполненный боли крик…

Джон Кирни выбежал на дорогу из-за холмов, но где начинался его путь?

Размышляя обо всём этом, я извертелась так, что намотала вокруг себя простыни, точно кокон. Постель словно пылала; взбитые вечером подушки теперь казались каменно твёрдыми. Темнота в комнате была непроглядной, но мне то и дело мерещилось то размозжённое лицо Кирни, то ловец снов с лопнувшими нитями…