Игорь Тумаш - По совместительству экзорцист

Гроб с покойным был установлен на задрапированной тележке в «зале прощаний». У изголовья тусовалось пяток особо торжественных, словно их принимали в пионеры, дряхлых согбенных старушек — мать и тетки покойного. Полукругом толпились родственники и близкие Митрофана Сергеевича. Отдельно, сгорбившись на раскладном стульчике, с отсутствующим видом сидел «преподобный». Между ним и безутешной вдовой, потерявшей единственного сына, курсировал горбун Степушка, хохотун и краснобай.

Крематорский оратор, получив сверх оговоренного прейскурантом, заливался соловьем так, что всем присутствующим стало даже немного жаль скучного, глупого и жадного Митрофана Сергеевича: ведь это не хорь дуба дал, не селезень лапы откинул, а вроде как человек скопытился.

— Смерть забирает из наших рядов лучших, — не очень, правда, оригинально, но бодро начал оратор.

Этот безразмерный трафарет, тем не менее, образу кассира был вопиюще тесен. «Неужели?» — даже нечаянно вырвалось у кого–то.

Оратор, глянув на покойного, покраснел и сбился, но тут же взял себя в руки и переплаченные детективом денежки отработал вполне.

— Для оставшейся вдовой мамочки, — продолжил он, — Митрофан Сергеевич был самым заботливым на свете сыном. Покойник помогал ей абсолютно во всем, то есть не только в уборке, мытье посуды, стирке, глажении белья и приготовлении пищи, но и даже в вязке носков, раскладывании пасьянса и распространении сплетен. Вдобавок, он ходил по магазинам и поливал клубнику на дачном участке, самостоятельно ремонтировал квартиру и сложные бытовые приборы. Ради ее счастья Митрофан Сергеевич даже освоил такую довольно сложную техническую операцию, как отмотку показаний электросчетчика. Митрофан Сергеевич также никогда не забывал поздравлять маму с праздниками. Причем, не пропуская ни одного! То есть, кроме Международного женского дня и Нового года, подписывал ей открытки и на День работников связи, День печати, День медиков, День машиностроителей, День танкистов, День десантных войск и так далее.

Пусть не будет у вас ни малейших сомнений, о други, и в том, что наш Митрофан Сергеевич был самым лучшим в мире кассиром. Хотя подделка подписей в определенных, малозначимых документах в кассирских кругах не считается чем–то особенно предосудительным, но за сорок лет своей профессиональной деятельности он не подделал ни одной! Если необходимый для формальной закорючки человек отсутствовал, например, был в байдарочном походе, то Митрофан Сергеевич тоже брал байдарку и отправлялся вслед. Таким образом, он стал мастером спорта по туризму, кандидатом по парашютному, «Недокосмонавтом СССР». (Вышвырнули с космического корабля, куда он проник за подписью Титова, за полторы минуты до старта). А ведь все, казалось бы, ради росчерка в ненужной бумажке!

Я стопроцентно убежден! Повторяю, стопроцентно, о други мои! Что Митрофан Сергеевич был последним честным человеком всего постсоветского пространства. За всю жизнь он не украл, хотя мог, ни одной копейки. Например, в девяносто первом году, когда представилась возможность взять долгосрочный кредит, который потом возвращался обесцененными инфляцией бумажками, Митрофан Сергеевич от этой халявы, вызванной неразворотливостью государственной бюрократической машины, отказался. Коллеги утверждали, что он попросту за… извините, испугался. Однако я уверен, что этот поступок мотивировался только его представлениями о профессиональной чести.

Наконец, Митрофан Сергеевич был настолько предан своему кассовому делу, что ради него также отказался и от семейного счастья. А между прочим, как вы помните, за него была почти согласна выйти замуж от кого–то залетевшая, на восьмом месяце, секретарша директора Потребкооперации Риммочка.

Короче, Митрофан Сергеевич, твой светлый образ навсегда останется в наших сердцах. Мир праху твоему.

Настал черед прощаться с покойным. Не стесняйтесь слез, вот о чем я вас еще попрошу. Только, граждане, поторапливайтесь, нам сегодня еще шестерых спалить нужно. У кого есть спички?.. Черт подери, опять сперли полный коробок!

Провожающие кассира в последний путь граждане выстроились в очередь к гробу. Они целовали Митрофана Сергеевича в ледяной каменный лоб или в синие зажелезневшие руки и отходили в сторону; некоторые потом украдкой сплевывали, некоторые мужественно слюну проглатывали.

Когда эту неаппетитную процедуру проделал «преподобный», на лице покойного вдруг проступил румянец, веки напряглись и… раскрылись! Обмороки, крики ужаса! Митрофан Сергеевич сел в гробу и протянул к павиану руки:

— Патрик Джонович, вы меня воскресили! Выходит, вы действительно брат Иисуса!

«Преподобный» завопил, словно на него вывернули шайку кипятка. Схватил крышку гроба и набросил на кассира сверху. Налег, пытаясь вернуть того в исходное состояние.

— Да не воскрес ты, брось ваньку валять, это самовнушение, — бормотал он.

Но кассир, даром покойник, бугаина здоровый — уперся согнутыми коленями и хоть ты тресни. «Преподобный» швырнул крышку в хихикающего оратора, — можно подумать, будто у них каждый день кто–то воскресал. И пулей понесся из зала к своему авто.

«Мерс» «преподобного» легко оторвался от преследовавшей «восьмерки» Прищепкина; в «шахматном порядке» стал обгонять все попадавшиеся на его пути машины. Замелькали дорожные указатели: «Нарочь 100 км»; «Нарочь 50 км»; «Нарочь 15 км»; «о. Нарочь». Дойче аппаратен!

На озере разгулялся шторм, — почти как настоящий, но ближе все же к мультяшному: это вам не Бискайский залив. Борода «преподобного» развевалась, словно хвост японского бумажного змея кирасуки. Перекошенная морда павиана постепенно умиротворялась: ветер, волны…

«Я оставлю вам все: дом, деньги, пожертвования. Разве этого мало, чтобы искупить вину?.. Хватит, ведь одних гаражей шесть штук! А я в который–то раз все начну с начала, с нуля. Сниму маленькую квартирку, оклею черными обоями, для антуража выкопаю на кладбище черепок и поймаю ворону: можно будет давать объявления… Кстати, а какое там чудо следующее?»

«Преподобный» вынимает из бардачка Библию, листает и вдруг мордель его опять перекореживается, словно от зубной боли:

— Ешкин свет — «Укрощение бури на озере»! Вон отсюда! В пустыню, где вода на вес золота!

Однако машина завелась не сразу, верно с карбюратором что–то. «Преподобный» открыл капот и проковырялся минут двадцать. За это время буря как бы выхолостилась, лишилась внутренней динамики, — ну не Бискайский же залив на самом–то деле! В прореху среди низких туч выглянуло солнце.