Кларинда - Штамм «Ратоньера»

Сзади окликнул Семен. Голос он, видимо, сорвал вчера, зов был еле слышен. Максим вернулся к площадке.

— Ну? Сегодня успокоился? Не простыл?

— Макс, — серьезно сказал старик. — Дело такое. Я ногу сломал.

— Что? — не понял сразу Максим.

— Шейка бедра. Вот что.

Максим еще не осознал катастрофу целиком, но сердце уже замерло, а внутри все похолодело. Перелом шейки бедра у стариков встречался часто, оба они уже на подобные случаи насмотрелись и диагноз могли поставить легко.

— Погоди, с чего ты взял? Дай я ногу твою посмотрю.

— Чего ее глядеть?

Но Максим уже видел, что нога старика была неестественно вывернута наружу. Семен сидел, опершись на руки, как если бы собирался встать, но не вставал.

— Дай-ка я, — Максим зашел со спины, подхватил старика под мышки, попытался поднять. Результатом был только крик, полный боли.

— О, господи. Подожди тогда. Я найду какую нибудь тележку, еще что-то! Мы придумаем, мы…

— Тележка зачем?

— Ну, поедешь в ней… Как еще. Машины все, понимаешь и сам.

— Макс, — очень четко и спокойно произнес старик. — Ты говорил, таблеточки у тебя есть. Дай.

— Семеныч, — самым ужасным было даже не то, что он сразу понял, какие таблеточки, а то, что это и впрямь был лучший выход. — Ты чего?

— Того. Хоронить меня не вздумай только. Иди сразу на север, как собирался. Лучше всего вдоль трассы.

— Семеныч, погоди. Давай мы с тобой подумаем вместе…

— Чего думать? Ты не дури. Ты меня в тележке как собрался везти? Двести километров?

Максим не смог ничего ответить. Заболела голова, резко, внезапно, накатила страшная слабость.

— Ну вот, — совсем рассудительно отметил старик. — А дома, если и дотащишь меня, такие же дряхлые старики. Им еще один не нужен. Ну, Макс? Давай быстрей. А то ты мне настрой собьешь.

Он только мотал головой. Глупо, дико, чудовищно… Когда-то Семен увез его от смерти, и вот как он теперь ему отплатит.

— Макс! Ну твою ж мать!

— Семеныч, нет!

— Я тут сдохну, повезешь ты меня или нет, понимаешь?

— Значит, вместе сдохнем.

Старик ругался долго, изощренно и со знанием дела. Наконец, отчаявшись, сказал:

— Макс, у тебя же мать была? Ты бы хотел, чтоб она так мучилась?

Деревянными, чужими руками, Максим полез в нагрудный карман. Мелькнула на мгновение мысль, что недалек тот день, когда доставать таблетку ему придется для себя.

Старик протянул сухую сморщенную руку, перевернул ее ладонью вверх. Белый кружок чуть не соскользнул вниз, на песок.

— Какая-то она маленькая, — недоверчиво пробормотал Семен.

— Хватит.

— Точно она… так действует?

— Я не проверял.

— Дай запить.

Максим полез в рюкзак за водой. Семен поднял другую руку:

— Ты че? Последний глоток в жизни — и воды? Эту хрень давай.

— Так можно ли запивать спиртным?

— Давай-давай, — старик так торопился, будто ему не терпелось попасть на тот свет. — Ну, говорить я не умею… Ты же посидишь со мной, пока… — тут он все же запнулся, отвел глаза, начал моргать.

— Посижу.

Старик сунул в рот таблетку, поднял бутылку бальзама, посмотрел ее на просвет и резко опрокинул в горло. Сделал пару глотков, вытер рот — все спокойно, деловито.

— Ну, давай руку напоследок… — свободной рукой он снова поднес к губам бутылку.

— Старый пьяница, — пробормотал Максим, наклонился, пожал жесткую старческую ладонь.

Семен усмехнулся:

— Лучшая эпитафия…

И вдруг стиснул руку Максима с неожиданной силой и закашлялся. Лицо его покраснело, глаза вылезли из орбит. Максим быстро сел рядом, на песок, встряхнул старика за плечи:

— Семеныч, ну? Плохо?

Ах, Любка, чертова бабка, да что ж она подсунула?

Семен замотал головой. Вытянул руку за спину Максима и в перерывах между приступами кашля прохрипел:

— Смотри! Смотри! Ну?

Максим обернулся.

…Сначала ему показалось, что по берегу бежит какой-то зверек, довольно крупный, в половину человеческого роста. Только передвигался он как-то странно, не на задних же… не на двух же…

Этого не могло быть, этого не могло быть никогда…

Малыш лет полутора (или двух? как они выглядят, полуторагодовалые дети?) шустрый, крепкий, с непокрытой каштановой головенкой, спешил, быстро перебирая ножками. Иногда он падал, но не плакал, деловито отталкивался ручонками от песка и торопился дальше. Бежал он к морю.

Максим вскочил. Он, кажется, кричал, а может, и голос потерял внезапно, он сам не мог сообразить. Малыш пролез под сохранившимися перилами, отделявшими шоссе от пляжа. Теперь видно было, что за ним бежала женщина, но она была слишком далеко и не успела бы его перехватить.

Максим на негнущихся ногах кинулся наперерез ребенку. Он замахал руками, в панике думая, что не сможет его взять на руки — ну, у них же хрупкие косточки, небось, как их вообще берут, детей? Но останавливать никого не понадобилось, малыш, увидев незнакомого страшного грязного старика, попятился, шлепнулся на песок и заревел. Тут подоспела и его мать — смуглое испуганное лицо, гладкие щеки, блестящие глаза, черные волосы без единой сединки выбились из-под платка, — подхватила дитя на руки, подняв его высоко, чуть не к плечам. Держать ребенка ниже ей мешал выпирающий живот.

Максим не успел опомниться от этого зрелища, а к пляжу бежал уже мужчина. Он в несколько прыжков преодолел кусок шоссе, перемахнул через перила и закричал:

— Кем ул? Каян сим?

Какой-то чужой язык, или он просто сошел с ума? Максим не понимал. Незнакомец встал между ним и своими женой и ребенком. В его черных волосах не протянулось ни единой седой нити, глаза светились молодым блеском, а возле глаз хоть и виднелись морщинки, но их явно оставили ветер и солнце, а не прожитые годы. Он подошел ближе и повторил по-русски:

— Кто ты, откуда пришел?

Максим понял вдруг, что по щекам у него текут слезы. Он всхлипывал и не мог остановиться. Из горла вырывались лающие звуки. Незнакомец недоверчиво и осторожно все же подошел поближе, и Максим вцепился в его руку — молодую, крепкую руку. Лицо незнакомца смягчилось и он сказал:

— Ну, ну! Что ты так плачешь, старик, что за горе такое у тебя случилось!

Солнце светило, над морем кричали чайки. Молодая женщина укачивала всхлипывающего ребенка и смотрела на захлебывающегося от рыданий странного чужого человека со страхом, но и с сочувствием.

«Путник, поведай ты гражданам Лакедемона, что, их заветам верны, мертвые здесь мы лежим».

Максим вырезал на доске последнюю букву. Получилось не очень, но прочитать было можно. Свежий могильный холм поднялся на берегу моря. У маленькой общины из трех человек было собственное кладбище на берегу озера, но тело Семена было решено туда не тащить. Умер ли он от Любиной «таблеточки» или просто старое сердце не выдержало потрясений, Максим не знал. Мысли о том, что старику все равно было девяносто лет, и что он дождался собственного Сретенья, не очень помогали.