Борис Батыршин - Клык на холодец

Поляк заглянул в бумагу.

– Непроверенные сведения. Чеки… наш командир подумал вдруг вам будет интересно?

– Интэрэсно дарагой, прямо кюшать нэ могу, как интэрэсно! Вот тут он пишет, что грачёвцы похищают замкадников. Что, прямо выходят наружу и крадут людэй, будто абреки, да?

Яцек покачал головой.

– Возле МКАД есть промысел: заходят в Лес, неглубоко, шагов на триста, и тащат оттуда всякое-разное: гжибы, жуков, что на лекарские отвары идут, коженье… пшепрашем, корешки. Чага с тамошних берёз бардзо ценится. Даже, говорят, збирают мрувки… муравьёв. Вот таких грачёвские и ловят.

– Вах, бэспрэдел! – Кубик-Рубик осуждающе покачал головой. Люди дэньги зарабатывают, семьи кормят. Да и кому это надо ловить замкадников? Они что, миллионэры, выкуп брать, а?

– Нье вьем… не знаю. И ешче одно…

Яцек помедлил.

– Нема того в бумагах, але поведжьени… пшепрашем, говорили о каких-то «зеленушках», которых люди Порченого хотят упроваджич… похитить.

– «Зеленушек»? – добродушие с лица дяди Рубика мигом испарилось. – Похитить? Правду говоришь, э?

– Как услышал, так и мовье… говорю. – Поляк сделал вид, что обижен недоверием собеседника. – Я предупредил: информация непроверенная, сырая.

На самом деле, о ловле замкадников «партизанам» рассказал Хорёк. Не рассказал даже – так, упомянул вскользь. Но Яцек за это упоминание ухватился, и вытянул детали, сначала из Хорька, а потом и из дружбинского председателя. Выходило, что о похищениях – в том числе, и о готовящейся охоте на «зеленушек» обмолвился невзначай кто-то из грачёвских гостей.

Теперь эти сведения пригодились.

– Слюшай, дарагой, а когда они их ловить пойдут, а? Или уже поймали? Скажи, очень надо!

Яцек развёл руками.

– Нье было о том мовы… речи. Вообще подробностей не было так, слышали что-то.

Не следовало сразу открывать карты – тем более, что собеседник явно заинтересовался.

– Подробности-шмодробности… – Кубик-Рубик состроил недовольную гримасу. – Слюшай, Яцек-джан, давай говорить, как серьёзные люди. Вы разузнайте всё об этом деле, слухи проверьте – ну, как полагается. А я вам за это вэсь долг закрою. И сверху заплачу… дэсять тысяч! Евро! Идёт?

Яцек насторожился. То, как легко Кубик-Рубик предложил столь солидную сумму, могло означать только одно: ему очень нужна эта информация. А значит, стоит она куда больше жалких десяти тысяч. Пусть даже и евро.

– Я не могу решать такие вопросы сам. – твёрдо ответил поляк. – Муше чекач… придется ждать дождаться наших.

Владелец «СТАРЬЁ БИРЁМ» возмущённо всплеснул руками:

– Зачем дожидаться, Яцек, уважаемый? Вы ведь наверняка договорились о связи?

– Ну…

– Вот и пошли белку, да? Напиши на бумажке – так, мол, и так, дядя Рубик просит, очень будет благодарен, очень! А белка твою бумажку отнесёт. Хочешь, я тебе желудей дам, ей заплатить? Харошие жёлуди, правильные, без обмана, мамой клянусь!

Яцек встал, поправил пряжку ремня и натянул конфедератку, давая понять, что разговор окончен.

– Дзенькуе, жёлудей у меня дужо… достаточно, да. Я всё передам, а вы пока пшемышлеч… обдумайте размеры вашей благодарности.

К Грачёвскому парку, где обосновался загадочный друид, вела улица Фестивальная. Судя по карте (той самой, исчерканной пометками) до цели было всего ничего – километра три по прямой. Увы, в Лесу прямые дороги бывают, разве что, на основных направлениях, вроде Ленинградки, Кутузовского или Ленинского проспектов. Всё остальное – не более, чем путаные кривые тропки, пересекающие случайным образом то, что осталось от густонаселённой некогда застройки.

Судьба не баловала спальные районы разнообразием. Лес одинаково безжалостно расправлялся с рядами стандартных коробок. На их месте, через равные интервалы возвышались невысокие, продолговатые бугры – груды обломков кирпича и бетона, укрытые слоем земли, остатками сгнивших растений, мха и лишайника. В безликих, словно сошедших с одной чертёжной доски, кварталах и раньше-то было легко заблудиться. Теперь же, путник, опрометчиво сунувшийся в этот лабиринт, обречён был петлять, тщетно разыскивая хоть какие-нибудь ориентиры – пока, в итоге, не заблудится окончательно.

Дорогу здесь мог найти либо дикий зверь, либо старожил, и Чекист, скрепя сердце, признал, что без Хорька они далеко бы не ушли. На то, чтобы преодолеть не такое уж большое расстояние ушло больше шести часов. То и дело приходилось менять направление, углубляться в непролазные дебри, обходя буреломы и заросшие колючим кустарником завалы бетонных плит. Эти завалы таили немало опасностей – прочная, устойчивая с виду поверхность могла податься под ногой, и человек валился в яму, на ощетиненные арматурины, в логово росомахи или гнездо огненных муравьёв – наихудшего, по словам Хорька, бедствия в этих местах. Один раз они вчетвером больше часа просидели на уступе рухнувшей стены, которую неспешно обтекала река этих созданий – крупных, с мизинец длиной, ярко-красных, кусачих. Всё это время Хорёк развлекал бойцов рассказами о том, как после таких вот миграций находят очищенные до бела скелеты кабанов, лис, а то и беспечных челноков. Мессер, в конец от этого озверевший, порывался сбросить Хорька вниз, в багровый поток – чтобы на его примере подтвердить справедливость баек.

Из всех домов, стоявших вдоль улицы Фестивальная, сохранилось несколько серых семнадцатиэтажных башен, построенных в начале семидесятых. Об этом рассказал бойцам Чекист – оказывается, его мать жила в одной из них задолго до Зелёного Прилива. Поддавшись сентиментальному порыву, командир даже порывался искать её дом – спасибо Хорьку, который зарубил эту идею на корню, сославшись на семейку особо крупных и агрессивных медведей, якобы обитавших по соседству.

Пришлось любоваться на «лебедей» со стороны. Они громоздились серыми скалами так, как поставили их когда-то в соответствии с Генпланом - параллельными, по три башни, линиями, прорезающими квартал. Позже по соседству построили немало зданий и повыше, но ни одно из них не уцелело. Как не уцелели и панельные девятиэтажки, возведённые на заре застройки района.

А «лебеди» почему-то уцелели. Казалось, каждый из них окружён своего рода нейтральной полосой – на десятки метров вокруг не росло ни одного дерева, высотой выше третьего-четвёртого этажей. Зияющие дырами фасады, обвалившиеся, повисшие на арматуре, лоджии, столбы-опоры первого этажа, облупленная плитка стен просвечивали сквозь кружева древолиан, дикого винограда и плюща, создавая завораживающий образ творений рук человеческих, слившихся с изначальной природой, которая и есть – Лес.

Готовясь к вылазке, Чекист с Яцеком заранее наметил перекрёсток улиц Онежская и Фестивальная как контрольный пункт. Спросили Хорька – он, помявшись, признался, что так далеко не заходил. Но командира это не смутило – на карте в выбранном месте была площадь с дорожным «кругом», и Чекист рассчитывал, что сориентироваться на местности будет несложно.