Ник Никсон - Жажда. Тёмная вода [СИ]

Костян молчал с полминуты, тяжело дыша сквозь зубы. Все это время Витька пристально смотрел ему в глаза, в которых явственно отразился страх за свою жизнь.

— Там моих только десять процентов, остальное Робсона. Он получает все деньги, а я жопу рву. Я сам никогда не возмещу двадцать кубов. Подстава — единственный способ.

— Тогда расскажи ему про весы, он поймет.

Костян нервно усмехнулся.

— Ты его совсем не знаешь. Я должен приносить деньги раз в неделю, ему плевать, где я их возьму. Если не принесу, он меня убьет.

— Неужели, он еще безжалостнее, чем ты?

Костян глубоко вздохнул и взглянул в сторону Толика, все так же сидевшего на коленях с опущенной головой.

— Он ненадежный, я не могу ему доверять.

— Он не спалит, я поручаюсь. Не убивай его, и я подтвержу твою историю, — сказал Витька. — И еще помогу достать десять кубов питьевой, по рукам?

— Как?

— Я же сливщиком был. У меня есть свои подвязки в Кремле.

Костян задумался, кивнул, убрал пистолет в кобуру. Дружинники по его команде выстроились напротив двух водовозок и открыли огонь из автоматов, изрешетив кабины и пустые баки.

Витька отвел находящегося в прострации Толика к машине, помог взобраться на сидение.

Обескровленная колонна двинулась домой.

Батя аккуратно положил телефонную трубку на аппарат, встал, прошел через весь кабинет к окну, внимательно посмотрел на вражескую армию у своих границ.

— Это был губернатор? — спросил Кобальт.

Батя открутил крышку с фляжки и глотнул воды. Кивнул.

— Предложил урегулировать вопрос с Суворовым и снять с тебя обвинения в убийствах дружинников и гвардейцев, если мы вернем мальчика и сдадимся, — Батя помолчал и добавил. — Никогда не слышал его таким злым.

— Это всё?

Батя посмотрел на Кобальта, и в его взгляде промелькнул стыд.

— Я сохраню свою должность и независимость Мида. Он согласен подписать новый контракт на поставку ГСМ.

— Он хорошо знает твои слабые стороны.

— Ты убил шестерых гвардейцев! Шестерых! Ты не оставил ему выбора. Не оставил выбора и мне. Все, что я создал за пятнадцать лет, ты разрушил и поставил жизни всех мидовцев на кон своей авантюры.

Кобальт помолчал, потом заговорил:

— Ты же никогда этого не хотел, — он обвел глазами кабинет: забитый бумагами стол, телефон, чайная кружка в железном подстаканнике. — Где тот Батя, что врезал Суворову на глазах его людей, где тот, кто спас меня и десятки других, кто пробивал себе путь прикладом автомата. Что с тобой случилось?

Батя вдруг поник, его плечи обмякли, тяжелые мешки под глазами оголили красноту впавших глаз. Он выглядел жалким, уставшим, старым.

— Сколько себя помню, я всю жизнь воевал. Я убивал по приказу начальства, отправлял мальчишек на верную смерть, потому что «так надо». Мне не было стыдно, потому что у всего этого был смысл, высшая цель — служение Родине. А потом в один момент не стало ни начальства, ни Родины. Ни высшей цели, ни смыслов. Ничего. Все исчезло по щелчку пальца. Старые споры за земли, за власть, за ресурсы — потеряли какое бы то ни было значение. За что я воевал и убивал? За что умерли те мальчишки? За идеалы, которые безвозвратно утеряны. Я стал винтиком смерти в машине, у которой теперь нет ни двигателя, ни колес, ни топлива. Я осознал, что больше не могу этого делать. Не могу оправдывать войну. Ее выгода сиюминутная, а последствия — навсегда. Идеалы меняются, а погибших за них не вернуть. Став главой Мида, я решил, что могу добиться чего — то без войны. Самое ценное, что теперь есть для меня — моя дочь. Да, я делал ошибки, много ошибок, но я не допустил смерти ни одного мидовца от рук человека, — Батя снова выглянул в окно. — И все равно проиграл. Война сама нашла меня.

Кобальт медленно подошел к нему.

— Ты лживый кусок дерьма. Кого ты пытаешься обмануть сейчас? Я все видел: закрытый коллектор, клетку, обглоданные кости. Расскажи, как ты научился это оправдывать?

— О чем ты говоришь?

Кобальт едва сдерживался, чтобы не ударить его.

— Только не ври, что не знаешь о развлечении своего дружка губернатора. Ты с ним заодно. Что это? Закрытый клуб глав общин, которым стало скучно и захотелось пощекотать нервы? Смотреть, сидя в теплых креслах с коньяком, как несчастная жертва мотается по коллектору, как тварь выслеживает ее, как набрасывается и сжирает. Может, вы еще ставили ставки, как долго жертва продержится? Признайся, ты выигрывал? Или побеждал только губернатор? Кто отбирал людей?

Батя выглядел абсолютно растерянным.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Какой еще подземный коллектор в Кремле? Кто тебе рассказал этот бред?

— Не ври мне! — взревел Кобальт. — Как ты думаешь, я выбрался? Я прошел через этот коллектор, видел клетку с тварью и убил ее.

Батя непонимающе покачал головой.

— Он сказал, ты ушел вместе со скоморохами. Смешался с толпой.

— Боже мой, — Кобальт отошел от старика на два шага. — Ты еще более глуп, чем я себе представлял.

Сталкер начал нервно смеяться.

— Не может быть… — Батя говорил будто самому себе. — Иван Иванович не стал бы такое делать, это не в его духе. Он презирает насилие. Ты точно уверен, что видел? Посмотри мне в глаза и скажи, что это правда?

— Там десятки тел, а может сотни. Их помещали туда как скот в загон, и выпускали охотника.

— Господи боже, — Батя закрыл глаза руками. — Господи боже. Господи боже.

Он медленно прошел к столу, уперся рукой на столешницу, чтобы не упасть от нахлынувшего шока. Потом вдруг схватил телефонную трубку, набрал трехзначный номер.

— Я спрошу его сам. Пусть сам мне расскажет. Он ответит за все на трибунале.

Кобальт выдернул телефонный провод, бросил аппарат в стенку. Тот разлетелся на пластмассовые щепки.

— Все эти годы он лил тебе дерьмо в уши, и ты хочешь попросить добавки?

— То, что ты рассказал — чудовищно, античеловечно. Этого нельзя спускать.

— Забудь ты про справедливость. Ее не бывает. Ты не накажешь всех подлецов и убийц. Сейчас главное — выжить!

Батя задумался, кивнул.

— Что мне делать?

— То, что ты научился делать лучше всего — играй в политику. Говори с ним, тяни время.

— Я не смогу с ним говорить. После того, что ты рассказал…

Впервые на лице Бати появилась та самая давно утраченная маска воина, готового любой ценой добиваться своего.

— Это надо сделать. Пусть он верит, что ты сыграешь по его правилам — откроешь двери, выйдешь с белым флагом, сдашь меня. Суворов не посмеет пойти против него. Сейчас для Кремля нет ничего важнее мальчика. Главное, чтобы технологию очистки воды никто, кроме них не заполучил. Тогда водоустановки никому не будут нужны. Это конец власти великого Кремля. Здесь, на кону будущее не только Мида, не только Садового Кольца, но и всего человечества.