Дмитрий Северов - Метро 2039. Приключения сумасшедшего

Рухнул в тартар мой коттедж, приказал долго жить.

Я невольно повернулся к Семёну, стоящему у облупленной стены Белого дома.

Хотя нет. Коттедж — это русские. Это их «Крот» проделал дырку в земле, куда и ухнул мой подвал. Рука в перчатке потянулась к голове, намереваясь почесать затылок. Да и чёрт с ним. Подвальчик мне всё равно не нравился. В дождь безбожно лилось, так что порой приходилось убирать пожитки с пола. Рухнул, туда ему и дорога.

Пальцы в резине безрезультатно поскребли облачённую в противогаз голову, потёрли стёкла, смахивая осевшую пыль.

— Переведите, док! — Семён отделился от шаткой стены Белого дома, навис над барахтающимся в противной жиже, Санчесом.

— Ну, что боров?

Я как можно точнее передал настрой русского громилы, ляпнув от себя ещё пару колкостей. Семён довольно удачно подметил насчёт борова. Толстяк перепачкался с головы до ног, и я бы не колеблясь, поставил всё что имел, если от него не прёт соответственно. Благо противогазы у нас не какая-то дрянь вроде старья кларенного папы, вонь не пропустит. Будь у нас с женой такие, не представилась бы моя ненаглядная.

Санчес сел в грязи на широкую задницу, вынул из сметанообразной булькающей массы перемазанные руки. Действительно боров. С пальцев капают жирные коричневые капли, лениво шлёпаются на покатые берега. Таким своего президента не видел ни кто. Жаль. Вот она истинная сущность этого человека, причём не только внешняя. Хотя, что тут удивительного. Чтобы пролезть на самый верх, нужны определённые таланты, склонности чтоб их. Как правило, политики прекрасные лицедеи. Умение лгать не краснея, говорить, что от тебя ждут избиратели, при этом чихать на обещания. Ты поставлен не для того чтобы размениваться на пустяки. Деньги — мерило нашей насквозь фальшивой цивилизации. Кто платит, тот и заказывает музыку.

Перепачканная физиономия мексиканца повернулась в нашу сторону, лупая выпученными глазками. Теперь он мало чем отличался от тех ужасных созданий, которых я имел несчастье лицезреть во время нашей вылазки с Джеком. Короткий ёжик волос превратился в какое-то подобие заскорузлого нароста, благодаря скупым лучам полуденного солнца, с трудом пробивающимся сквозь ползущие свинцовые тучи. Шнобель, если и похож на картошку, то прошлогоднюю: кончик в буграх подсыхающей глины, крылья носа благодаря налипшей массе плавно переходят в грязные щёки. Только рот с идеально ровными имплантатам светится белым пятном на болотном фоне разжиревшего тела. Рот и ещё зенки. Хитрые бегающие глазки, сверлящие меня и Сеню презрительным взором.

— Легко надсмехаться, когда у тебя оружие.

Санчес покосился на короткий автомат русского, стирая со лба налипшую глину. Я сухо перевёл Семёну общий смысл, сам живо представляя эпическую схватку российского богатыря и американской амёбы. Смех, да и только. На кого-кого, а на толстяка я бы вряд ли поставил. Есть оружие, нет, какая разница. Семён одним щелбаном уложит нашего законно-избранного в грязную лужу. Хотелось бы на это глянуть.

Глаза русского за стёклами защитной маски сузились, должно быть, он улыбнулся.

Я и сам бы покатился со смеху, если б не это проклятое место. Мне до войны здесь не нравилось, а теперь тем паче. За перекрученными стволами деревьев и в пустых глазницах окон соседних полуразвалившихся строений мелькают странные тени, слышится жуткий гортанный вой. Не хотел бы я столкнуться с теми, кто его издаёт.

Мне опять припомнился бинокль Джека, здания приближенные цейсовскими линзами. Мать честная. Создания, раздирающие на куски своего раненого товарища, подобно волкам омерзительно воют, утоляя голод. Перепачканные кровью лица, хотя людьми их уже не назвать. Звери, нет хуже. Твари о двух ногах, начисто позабывшие о человечности. Развитая мускулатура, какие-то обрывки одежды. Нет, это уже не люди, нелюди, только и достойные получить пулю из короткого автомата Семёна.

— Сзади, док!

Не теряя времени я метнулся в сторону, за миг до того как рядом промелькнула оскаленная злобная морда. Человек. Верней то, что им было когда-то. Безумные впалые глаза, начисто лишенные разума, костлявые руки, на пальцах, я готов поклясться, вместо ногтей звериные когти. Откуда он взялся? Впрочем, какая разница. Мир захлебнулся шквалом выстрелов, крутанулся, небо почему-то оказалось снизу. Первые мгновения я силился понять, что же случилось, совершенно не понимая, почему не видит правый глаз. Боли нет, хотя голова ноет, будто с похмелья. Наверно треснулся обо что-то, вот и звенит в ушах. Меня схватили сильные руки, поставили на колени.

— Док, док!

Кто-то въехал ладонью по щеке, голова метнулась, больно хрустнуло в шее.

— Док, вашу мать!

В правый глаз брызнул свет, по стеклу заелозил грязный палец в перчатке.

— Не время раскисать, док!

— Не время! — будто в трансе пробубнили губы.

— Встать! — по-армейски жёстко рявкнул Семён. — Смирно!

Я поднялся. В глазах рябит, звуки — заунывная песня. Чувство такое, словно пропустили через мясорубку: ноги не слушаются, голову клонит к земле.

— Уходим.

Меня вновь как следует тряхнуло, сапоги, чавкая, увязли в грязи. Свободной рукой Семён буквально выдернул мою никчёмную персону из раскисшей почвы, поволок мимо полуразвалившейся стены Белого дома к разбитому оконному проёму.

— Сейчас насядут, почувствовали, сволочи!

Слова товарища почти до меня не доходили, только мысль под черепной коробкой пульсировала ясным понятным родничком. Спастись. Послать всё и ходу. Взгляд невольно скользнул по округе, на мгновение задержался на мёртвом теле убитого мутанта. Неужели все такие. Помню, в стародавние времена в столице жило немало моих коллег по университету: Дебора, Скотт Дайлс, Абрахам Желнович.

Воображение послушно набросало ужасную картину страданий бывших преподавателей чудом уцелевших в атомном кошмаре. Крошку-Дебору растерзанную толпой обезумевших горожан, здоровяка Скотта, вечно ворчащего Жилновича рыскающего по развалинам учебного заведения в старой помятой капе на голове. Упокойтесь с миром.

Сильные ручищи Семёна подсадили меня в оконный проём, впихнули внутрь. Пара комнат, небольшой коридор, в конце будет лестница. Ещё немного и массивная бронированная дверь в подвале под развалинами президентской резиденции отсечёт нас наконец от мира монстров и радиации. Я на миг задержался около развороченной стены, глянул напоследок на то, что осталось от лужайки перед Белым домом. Ужас, по-другому не скажешь. Такого запустения не смогли создать даже лучшие голливудские асы спецэффектов.

Вздыбленная земля, торчащие обломки подземных коммуникаций, гротескные деревья. А главное лужи — рваные озерца, булькающие серой глинистой жижей.