Игорь Азерин - WW III. Операция «Эпсилон»

С общих проблем мысли скоро переместились в личную плоскость. Чувство абсолютного одиночества поглотило Лазарева. Словно из всего людского рода остался он один. Есть эта вершина, в окружении других, есть темнеющий вдали Байкал, есть синее небо и солнце – но нет больше человеческой цивилизации. Он вспомнил о своём детстве без отца, о матери, о родственниках по материнской линии, с которыми сознательно не поддерживал отношений, вспомнил о бывшей жене… об их первых месяцах после знакомства. Ему стало жалко всех, но и себя ему было жалко тоже. Глаза увлажнились, он шмыгнул носом. Лазарев забыл о цели своего перехода через хребет, об опасностях новых взрывов и надвигающихся радиоактивных облаках, о прохладном ветре, что легонько трепал его длинные русые волосы. Так Сергей просидел несколько минут, понемногу успокаиваясь, отрешаясь от ужасных и постыдных переживаний сегодняшнего утра.

Наконец он вытащил из нагрудного кармана айфон – тот по-прежнему был в «зависшем» состоянии. Тогда он достал фотоаппарат и начал делать снимки. Теперь объектом съёмок стала не осенняя тайга и прибайкальских горы, а последствия атомных ударов. Даже на таком большом расстоянии был виден чёрный дым, поднимавшийся вслед серо-бурым радиоактивным облакам. «Наверное, город горит», – подумал Лазарев и снова вспомнил о своём жилище. Между тем воздушные течения относили дымопылевые образования к устью Ангары, то есть в южном направлении. Сергей предположил, что ближе к вечеру эти искусственные смертоносные тучи закроют собою солнце.

Он обратил внимание, что в небе нет гражданских самолётов. Над этой местностью проходят их трассы и ещё утром был слышен звук авиационных моторов. «Может быть, аэродром разбомбили? – пришло на ум. – Да нет, аэродром ведь гражданский. Наверное, запретили полёты из-за военных действий».

Закончив фотографировать, положил камеру в сумку-футляр, перекинул её ремень через голову, чтобы она висела на груди, и взвалил на плечи рюкзак со спальником. Перед тем, как тронуться в путь, взглянул в сторону Иркутска: чуть повернул голову, бросая взгляд на надвигающееся радиоактивное облако с севера… и застыл.

Вдали – правее и севернее атомных дымин – устремились в высоту несколько искорок, а за ними тянулись белые нити: к низу они утолщались, теряли белизну и плотность, наконец растворялись в синей приземной дымке. Ракеты! Межконтинентальные баллистические ракеты. Реактивные снаряды противоракетной и противовоздушной обороны небольшие в сравнении со стратегическими монстрами, и поэтому они быстро разгоняются; сразу после старта резко меняют траекторию, дыма за ними почти нет. А эти ускорялись довольно медленно и набирали высоту почти перпендикулярно горизонту, за ними тянулся дымный шлейф. Может быть, в эти секунды запускались и противоракеты, но видно их не было. Без сомнения – это «тополя» или «ярсы».

Сергей сбросил рюкзак, тот пополз вниз по южному склону. Достал из сумки фотоаппарат и стал снимать. Снимал с наибольшим увеличением, раскрыв диафрагму объектива полностью и поставив короткую выдержку (чтобы уменьшить размытие изображения от тряски рук). Ракеты взлетали очень далеко, на пределе видимости. Лазарев мысленно прикинул, что место старта километрах в сорока, в районе посёлка Добролёт. Он даже слышал, что к северу от него находится то ли часть ПВО, то ли стартовая позиция 22 22 [22] Стартовая позиция – небольшой участок местности подготовленный для развёртывания ракетных систем. Может включать в себя капониры, блиндажи, а также окопы и наблюдательные посты для противодействия диверсионным группам противника. МБР.

Сначала разглядел девять ракет: они ускорялись и едва заметно отклонялись к востоку, а белый след постепенно исчезал в небесной сини. Затем на некотором отдалении Сергей увидел ещё один залп из девяти ракет – западнее и, вероятно, чуть дальше. Количество пусков можно было сосчитать лишь по факелам сгорающего топлива, которые отсюда казались мельчайшими искорками, а дымные шлейфы ракет сливались: видимо, дивизион был развёрнут фронтом строго на восток. Ракеты поднялись высоко и уже почти исчезли, когда до Лазарева донёсся нарастающий звук, какой обычно бывает у военных самолётов. Спустя несколько секунд на западе показались две точки. Они пронеслись вёрстах в трёх в северо-восточном направлении. «Перехватчики? – мелькнула мысль. – А может быть, это „миги“ с „кинжалами“ под брюхом? Неужели мифические „кинжалы“ в самом деле существуют?» Не успели скрыться из виду эти самолёты, как в том же направлении и на таком же отдалении от Лазарева пролетела ещё одна пара реактивных машин.

Надо было уходить. Радиоактивные облака приближаются, да и, судя по всему, следовало ожидать новых ответных ударов от Штатов: Лазарев не сомневался, что те только отвечают и даже не пытался понять, почему между пусками ракет первой волны и американским ответом был такой короткий временной промежуток. Ближайшего радиоактивного облака Сергей теперь не сильно опасался: стало очевидно, что воздушные течения сносили его севернее. А вот облака позади и левее представляли опасность, они явно двигались сюда. Успокаивало одно – хватало времени, чтобы укрыться от них.

Сергей медлил. Тщеславие толкало на риск: он ожидал ответного американского удара по позициям укрывшихся в тайге «тополей» и был не прочь заснять атомные взрывы. На руку ему северо-западный сухой ветер и высота, на которой он находится. На юге (в стороне озера) видимость была значительно хуже из-за большого процента влажности в атмосфере. Выросшие в окрестностях Иркутска атомные исполины тоже были видны не очень хорошо – то ли из-за близости озера и реки, то ли из-за смога. Северное направление просматривалось отчётливо, только у самой земли атмосфера приобретала серовато-синюю мутность, да ещё уменьшилась прозрачность воздуха позади приближающихся радиоактивных облаков.

Наконец он начал спускаться с хребта. Этот склон был более пологий, чем северный, и не так густо покрыт растительностью. Шагах в двадцати внизу, упёршись в валун, лежал рюкзак. Лазарев поднял его и закинул на плечи. Поверхность была каменистой и приходилось соблюдать особую осторожность при спуске. Впрочем, спуск был вскоре прерван. Раздался глухой раскатистый звук. Он был похож на обыкновенный гром, но какие сомнения теперь могли возникнуть, тем более когда на небе лишь белые кучевые облака? Звук далёкого атомного взрыва по ту сторону гребня.

Теперь Лазарев не заметался, как это было с ним утром. Пережив тогда ужас и стыд, он определённо собрался внутренне. А кроме того, несколько минут назад он рассматривал дымопылевые останки атомного кошмара – это придало ему уверенности в том, что он находится в безопасности, в зоне недосягаемости для излучения и ударных волн. Он испытывал тревогу, некоторый страх, но никак не ужас. Сумасшедший азарт завладел им: увидеть вспышки, растущие грибообразные облака, действие ударных волн… Столько раз он видел это в художественных фильмах и в документальных роликах об испытаниях атомных бомб, а теперь есть возможность с безопасного расстояния увидеть страшное и одновременно завораживающее явление собственными глазами.