Борис Батыршин - День ботаника

– Находятся добрые люди. – хмыкнул Коля-Эчемин. – Благотворительные фонды, неправительственные организации, борцы за права коренных народов… Власти это не одобряют, но особо и не препятствуют – баба с возу кобыле легче. Племена выходят к границе цивилизованных районов, там их встречают волонтёры и перебрасывают на юг – кого самолётами, кого автобусами или в автофургонах. Их ведь немного, редко-редко группа в полсотни душ. Довезут до границы Леса, а дальше они сами. И ни одного не задержала Лесная Аллергия – похоже, она на дикарей вовсе не действует!

Это действительно было необычно. Насколько Сергей знал, Лесная Аллергия щадила в лучшем случае, одного из тысячи.

– И что самое странное: они все, одновременно узнали про Сан-Паулу! Даже самые дикие, которые не то, что радио – топора железного отродясь не видели. Узнали – и снялись с мест, где их предки с допотопных времён обитали!

Пирога миновала шеренгу величественных буков, высящихся на месте Краснопресненского парка. Дальше к берегу подступали руины выставочного Центра, сплошь заросшие шиповником и акациями, а за ними рвались к небу оплетённые древолианами небоскрёбы Москва-Сити. Годы и стихии пощадили большую часть остекления, и сейчас лучи вечернего солнца отбрасывали блики от граней медного кристалла «Меркурий-Тауэр». Выше, там, где заканчивались сталь и бетон, чудовищные плети сплетались в жгуты, не уступающие по толщине самим зданиям, и расходились зонтичными кронами на огромной высоте.

– Самая высокая точка Леса после Останкинской Древобашни. – Коля-Эчемин указал веслом на крону над башней Федерации. – Говорят, группа экстремалов из Универа планирует туда забраться.

– Не выйдет, клык на холодец! – убеждённо заявил Сергей. – Белки пробовали, обломились. В верхних ярусах такая гадость водится – куда там паукам-плевакам!

Он слегка покривил душой. Яська, отчаянная сорвиголова, как-то добралась до самой кроны спиралевидной Башни Эволюции – и даже ухитрилась вернуться живой и невредимой.

– А в Сан-Паулу небоскрёбов не осталось. – сообщил Коля, ритмично взмахивая веслом. – Только холмы из обломков бетона, сплошь заросшие, как в затерянных городах на Юкатане. Пока не начнёшь копаться – и не поймёшь, что там было раньше.

– А что, кто-то пробовал копаться? Ты же говорил – индейцы чужаков режут.

– Может, кто-то и пробовал. – пожал плечами каякер. – Лес Сан-Паулу побольше нашего будет, а людей – раз-два и обчёлся. Повезёт – пройдёшь из конца в конец и никого не встретишь.

– А если не повезёт?

– Тогда хуже. Несколько лет назад в Сан-Паулу сгинула экспедиция – два десятка учёных, охрана, проводники из Московского Леса. Я тогда ещё жил снаружи, помню, какой поднялся хай. С тех пор туда никого не посылают, не хотят рисковать.

Сергей кивнул. Он тоже не забыл об этой истории: тогда для бразильской экспедиции среди егерей искали тех, кто не слишком подвержен Зову Леса. Организаторы, сотрудники ЮНЕСКО, клялись обеспечить быструю переброску по воздуху, чтобы свести неудобства к минимуму, сулили самые редкие и дорогие препараты, способные смягчить действие Зова. Сергей тогда отказался, не желая афишировать свою невосприимчивость. А может, и послушал предчувствия, нашёптывавшего о беде.

Пешеходный мост, соединяющий Краснопресненскую набережную с набережной Шевченко, обрушился давным-давно. Стальные конструкции, заросшие водорослями и проволочным вьюном, перекрыли реку, и течение здесь было особенно бурным. Пришлось протискиваться под левым берегом, отталкиваясь вёслами от корней вязов и ив, разваливших по камешку парапеты набережных. По корням сновали крупные крабы с забавными, словно в нарукавниках из меха, клешнями.

– А знаешь, что они живут в Москве-реке ещё с доприливных времён?

– Да ладно? – Коля-Эчемин так удивился, что перестал грести. – Крабы – и в Москве-реке?

– Клык на холодец. И привезли в китайский ресторан. Оттуда несколько штук сбежали в канализацию – и в реку. Размножились, потом о мутантах слухи ходили…

– А что, они правда, мутанты? – насторожился каякер. – А то мы их едим…

– Нет, обыкновенные китайские мохноногие крабы.

– Вот и хорошо. Кстати, давай наловим – вечером, в Серебряном бору сварим, будет закуска к сетуньскому элю.

– Думаешь там заночевать?

– Придётся. К Тушинским шлюзам подойдём уже в сумерках. Возиться с подъёмом пироги в темноте – удовольствие маленькое. Лучше переночуем с удобствами, а с утра двинем. К тому же, у меня на Поляне дело, пассажир есть до Речвокзала. Ты ведь не против?

– Куда от тебя денешься…

– Тогда бери сачок, крабов ловить будем.

Подвал пятиэтажки встретил их застарелым запахом запёкшейся крови, смешанным с дымом трав, тлеющих в железной жаровне. Дух был таким густым, что его, казалось, можно резать ножом. Голые бетонные стены, посредине длинный деревянный стол, весь в подозрительных тёмных пятнах, дощатые полки с кувшинами, коробочками, склянками. Единственное окошко под потолком наглухо заколочено, полумрак едва-едва разгоняет свет от углей в курильнице.

– Наина – она тётка со странностями. – наставлял спутника Гоша. – Ежели что не понравится – слова не скажет, проси – не проси. То есть слова-то она и так не скажет, сколько уж лет молчит, но и помогать не станет. Так что ты тоже молчи и ничего не трогай – стой столбом и лучше вообще не шевелись. Как что скажу – исполняй сразу! И учти, она, хоть и слепая, а всё видит.

– Имя какое-то странное… – буркнул Егор. Происходящее нравилось ему всё меньше и меньше. Сначала пришлось пересекать намертво закупоренный кустарниками и завалами проржавевших машин Ленинский проспект, потом тащить мёртвое тело за несколько кварталов, до конца улицы Панфёрова и отмахиваться от роя крупных чёрно-зелёных, отливающих металлом мух, клубящихся у входа в подвал. Но, самое скверное – запах. Егору захотелось даже натянуть противогаз, но Гоша и думать об этом запретил.

– Имя – из Пушкина. – пояснил проводник. – Помнишь: «О, витязь, то была Наина!» Вот и эта: ведьма – ведьмой, а ведь какая красотка была когда-то… Имя ей родноверы дали, когда жила в их общине.

Наина действительно с виду была сущая ведьма – свалявшиеся седые космы, морщинистое лицо с крючковатым носом. Одета она была в грубую полотняную рубаху до пола и вся увешана странными амулетами, связками кореньев и гирляндами высушенных куриных лапок. Выслушав скрипучий Гошин монолог, старуха повертела в узловатых пальцах медальон убитого, кивнула по-птичьи, отрывисто, и указала на стол. На секунду Егору показалось, что её глаза, слепые, мутные, в самом деле, способны видеть.

Общими усилиями они взгромоздили мёртвое тело на столешницу. Ведьма пробежалась кончиками пальцев по изъеденному жгучими спорами лицу и стала озираться – судорожно, суетливо.