Георгий Старков - Дневник Кати Громовой

Чем дальше, тем больше я не вижу смысла в том, чтобы жить дальше. Особенно ночами, когда мне снится прежняя жизнь — все живы и здоровы, город полон людей, а я ещё маленькая девочка и хожу в школу с рюкзачком. Ничего этого больше не будет. Петя был неправ, когда говорил, что чума отобрала людей для какой-то миссии. Это полный бред, никакого смысла в чуме нет и не будет. Вот что осталось после неё — пустые города, населённые бандитами. Не думаю, что я хочу жить в таком мире. Может, Мамонт действительно хочет сделать из меня какую-то там «железную леди» вместо своей дочери — нет уж, спасибо, даром не нужно мне такое счастье. Так хочется уйти, но и убивать себя я не хочу. Никогда не хотела, даже в худшие моменты. Вот только и остаётся, что бухать.

Всё сгнило. Поняла это только что, когда смотрела из окна. Небо серое, как грязная марля, снег серый, и дома вокруг все серые, с облупившимися стенами. Внутри них лежат тоже серые гнилые тела. Посмотрела на своё отражение на двери холодильника — я сама тоже серая-серая стала, кожа такая сухая, ткни и разломится. Гниль. Это в американских фильмах в конце света всё очень красиво горит, взрывается, даже развалины выглядят красиво. А тут просто всё гниёт, не двигаясь с места.

Ночью отрубились батареи, проснулась от холода. Тепло дали только в 10 часов утра, успела вся окоченеть.

Опять шумиха у мамонтов. Говорят, Акий и Карп вчера напились и кого-то изнасиловали. Кого именно — не знаю, у нас в комбинате вроде все были. Наверное, одну из «домоседок». Карпа я не очень хорошо знаю, но с чего Акий-то вдруг так?.. Я-то думала, он нормальный человек…

Изнасилованной оказалась одна женщина из пятого корпуса, которая проходила мимо склада. Я её пару раз видела, но не общалась. Сейчас она в лазарете (говорят, что с ней всё в порядке), а Акия и Карпа расстреляли. Мамонты жутко недовольны, но я считаю, Рома поступил правильно. Если бы он ничего с ними не сделал, то все начали бы насиловать женщин. Хотя Акия всё равно как-то жалко. В последний раз, когда я ходил на склад, он был трезвым и так приветливо со мной разговаривал…

Блин, опять как-то не по себе становится.

Один из мамонтов повесился прямо в туалете штаба. Кличка у него была Череп, я его в лицо знала — толстенький такой, лысый, постоянно у бильярдного стола в игровом зале крутился. Никто не знает, почему он повесился, все говорят, что он вёл себя нормально, никаких проблем у него не было.

Рома сегодня не в духе. Ну, теперь это его обычное состояние, но сегодня он был реально взвинчен, даже говорить со мной нормально не хотел. Всё ругался матом на Хоя, который сменил Акия на складах — он там всё распустил, не следит даже за тем, чтобы холодильники работали, и теперь придётся кучу испорченных продуктов выбросить. Наверное, Хой тоже пьёт на работе, как Акий — ну а что, свободный доступ к бутылкам теперь у него имеется. Говорить Роме об этом я не стала, да он наверняка уже и сам всё знает.

Когда с Алёной выходили курить из пекарни (т. е. курила она, а я просто за компанию), она обратила внимание, что на заборе не видно ворон, которые постоянно там сидели — их привлекал запах хлеба. Я особо над этим не задумалась, но вспомнила, когда шла домой. Присмотрелась — и действительно, нигде не видно ни одной птицы, хотя раньше я их постоянно видела. Неужели все улетели на юг? Но ведь прошлой зимой птиц в городе было много.

Опять ЧП — в штабе подохли все собаки, которые там были. Говорят, что они отравились плохим кормом, но не могут найти виновного. Ну, эти их овчарки мне всё равно не нравились.

Происходит что-то не то. Как оказалось, собаки погибли не только в штабе, но и по всему городу, и кошки тоже — девчонки, у которых были питомцы, пришли в комбинат в слезах. Кошки и собаки просто уснули и не проснулись, и все в один день. Были разговоры о том, что вирус, который всё ещё живёт внутри выживших людей, опять мутировал и перекинулся на животных (хотя никакой сыпи у них при смерти не было). Если это действительно так, то не сможет вирус мутировать дальше и опять стать смертельным? Вот и думай тут. Как бы там ни было, хорошего мало.

Жуткая холодища! Вот приморозило, так приморозило. Хорошо, что батареи поднажали. На улице даже туман стоит из-за холода, через двадцать шагов ничего не видно. Мне так даже нравится — не видно всех этих пустых зданий, зрелище не так на мозги давит.

Я тут много думала о том, что сейчас происходит, и пришла к выводу, что в словах Мамонта есть смысл. Ведь что сейчас творится? Мир просто рушится, потихоньку, по частям. Сначала ГЧ, потом КС, потом весь этот хаос, потом звери и птицы умерли… Всё хуже и хуже. И правда, очень похоже на то, как если бы Бог раньше был, а теперь ушёл. Ну, уходит, допустим, хозяин дома — что происходит с домом в этом случае? Сначала всё нормально, но чем дальше, тем больше всего ломается. Часы перестают ходить без завода, отключают за неуплату электричество, воду, становится грязно, тараканы и крысы набегают… В Прохоровке был такой дом через две усадьбы от бабушкиного дома. Когда я ещё только в начальную школу ходила, там жили люди, и дом выглядел нормально. Но потом хозяева уехали, и каждое лето я видела, как дом всё больше ветшает: двор зарос сорняками, потом стёкла выбили, трубу кто-то украл, краска на фасаде облупилась, да и вообще дом весь почернел… Очень напоминает то, что сейчас происходит с нами со всеми. Глупое сравнение, конечно, но оно пришло мне в голову.

А ведь я уже почти исписала тебя, Дневник. В тебе осталось совсем мало чистых листов. Я сейчас пишу в тебя довольно редко, но всё равно тебя хватит ненадолго. Что, интересно, я буду делать, когда писать будет уже негде? Конечно, можно запросто взять любую другую толстую тетрадь, написать на обложке «Дневник Кати Громовой: часть 2» и продолжать делать заметки там, но это будет уже совсем не то. Я так привязалась к тебе за эти полтора года. Ты — единственное, что у меня осталось из той, прежней жизни. Смогу ли я променять тебя на другой дневник? Не знаю.

Твоя Катя.

Сегодня ночью мне приснился очень странный сон. Я опять напилась и заснула. Проснулась ночью с дикой жаждой, повернулась в постели, чтобы встать, и увидела, что у моих ног на кровати сидит мужчина. Я его сразу узнала — этот был тот самый человек, которого я видела в бреду, когда валялась с чумой. И снова у меня возникло это ощущение, что я его откуда-то очень хорошо знаю, что он мне очень близок — но в то же время совершенно незнаком. Было темно, я опять не видела его лицо, но знала, что он смотрит на меня и улыбается. Правда, на этот раз по голове он меня не гладил. Я так лежала-лежала, потом вспомнила вопрос, на который он не ответил в прошлый раз, и шёпотом спросила: «Ты меня любишь?». Он долго молчал, потом тихо ответил: «Нет». И мне стало так невыносимо грустно, как будто всё на свете кончилось после его ответа. Я проснулась и поняла, что это был сон, но вот это чувство не ушло, я ревела в кровати до самого утра.