Вероника Рот - Аллигент

Он не похож на нее.

"Я не хочу тебя беспокоить," говорит он. "Но я должен тебе кое-что сказать.

Кое-что, что... она просила сказать тебе, пред..."

"Да говори уже," отвечаю я, пока он не попытался закончить предложение.

"Она сказала, что, если она не выживет, я должен сказать тебе..." Калеб задохнулся, затем выпрямился, борясь со слезами. "Что она не хотела оставлять тебя."

Я должен чувствовать что-то, слыша ее последние слова мне, разве нет? Но я ничего не чувствую. Меньше, чем ничего.

"Да?" говорю я резко. "Тогда почему она умерла? Почему не позволила тебе умереть?"

"Ты думаешь, я не задаю себе этот вопрос?" ответил Калеб. "Она любила меня.

Достаточно, чтобы держать меня на мушке, чтобы она могла умереть за меня. Я понятия не имею почему, но это так."

Он уходит, не давая мне возможности ответить, и, пожалуй, так лучше, потому что я не могу придумать слов, отражающих мою злость. Я сморгнул слезы и сажусь на землю прямо посреди холла.

Я знаю, почему она сказала мне, что не хотела оставлять меня. Она хотела, чтобы я знал, что это не еще одна штаб-квартира Эрудитов, не ложь, чтобы заставить меня спать, а самой уйти, чтобы умереть, не акт ненужного самопожертвования. Я тру глаза руками, пытаясь вдавить мои слезы обратно в череп. Ни плача, я наказываю себя. Если я позволю эмоциям выйти наружу, им не будет конца.

Через некоторое время я слышу голоса неподалеку

- Кара и Питер "Эта скульптура символ перемен," она говорит ему. "Постепенных перемен, но сейчас они хотят снести ее."

"Ох, Действительно?" Питер звучит страстно."Почему?"

"Хм...Я объясню позже, если это нормально," говорит Кара. " Ты помнишь как вернуться в общежитие?"

"Да."

"Тогда...иди туда на некоторое время.

Кто нибудь поможет тебе."

Кара подходит ко мне, и я съеживаюсь в ожидании её голоса. Но все что она делает, садится рядом со мной на землю, сложив руки на коленях, спина прямая. Настороженно, но спокойно она смотрит на скульптуру, где Реджи стоит под струей воды.

"Ты не должна оставаться здесь," Говорю я."Я нигде не хочу быть," она говорит. "И тишина приятна."

Так мы сидим бок о бок , глядя на воду, в тишине.

"Вы здесь," Говорит Кристина, подбегая к нам. Её лицо опухло и голос вялый, как тяжелый вздох. "Пойдем, нам пора. Они отключают его."

Я содрогаюсь от этого слова, но подталкиваю свои ноги во всяком случае. Ханна и Зик зависли над телом Юрая с тех пор как мы появились здесь, их пальцы нашли его, их глаза в поисках жизни. Но здесь нет жизни, только машина с биением его сердца.

Кара идет позади Кристины и меня, так мы идем по направлению к больнице. Я не спал уже целый день, но я не чувствую себя уставшим, не так, как обычно, хотя моё тело болит, когда я иду.

Кристина и я не разговариваем, но я знаю мы чувствуем себя одинаково, зацикленные на Юрае, на его последнем вздохе. Мы делаем это у смотрового окна, рядом с комнатой Юрая, и Эвелин здесь - Амар подхватил ее вместо меня, несколько дней назад. Она пытается дотронуться до моего плеча, но я отдергиваю его прочь, не желая, чтобы она меня успокаивала.

Внутри комнаты, Зик и Ханa стоят по обе стороны от Юрая. Хана держит его за руку, и Зик держит другую. Доктор стоит возле монитора, и протягивает буфер обмена, не Хане или Зику, а Дэвиду.

Сидя в своем кресле. Скрючившись, и ошеломленно, как и все остальные, кто потерял свои воспоминания. ―Что он там делает?‖ Я чувствую,как все мои мышцы, кости и нервы горят.

―Он по-прежнему технически лидер бюро, по крайней мере, до тех пор, пока они его не заменят",‖ Кара говорит, что из-за меня. ―Тобиас, он не помнит ничего.

Человек, которого ты знал, больше не существует; он, как мертвый.Этот человек не помнит как убивать-" "Заткнись!" Огрызнулся я. Дэвид передал буфер обмена и повернулся, подталкивая себя к двери. Дверь открывается, и я не могу себя остановить - я бросаюсь на него, и только крепкие руки Эвелин останавливают меня от того, что я сверну ему шею. Он бросает на меня странный взгляд и загоняет себя в коридор, я пытаюсь оттолкнуть руки своей матери, обвившиеся вокруг моих плеч.

―Тобиас, - говорит Эвелин. ―Спокойно.

Сядь."

―Почему никто не запер его?‖ Я требую, в моих глазах слишком темно, чтобы разглядеть что-либо.

―Потому что он по-прежнему работает на правительство‖, - говорит Кара. ―Просто потому, что они объявили это несчастным случаем, не означает, что они нас всех уволили.

И правительство не собирается запереть его только потому, что он убил повстанца под принуждением."

"Повстанец," Я повторяю. "Это всё, что она сейчас?"

"Была", говорит Кара тихо. "И нет, конечно нет, но это то, что правительство видит в ней".

Я собираюсь ответить, но Кристина прерывает меня. "Ребята, они делают это."

В комнате Юрая, Зик и Хана соеденили свои свободные руки над телом Юрая. Я вижу, как губы Ханы двигаются, но я не могу сказать, что она говорит - разве у бестрашных есть молитвы за умирающих?

В Отречении реагируют на смерть тишиной и услугами, а не словами. Я вижу, что мой гнев угасает, и я потерян в приглушенном горе снова, на этот раз не только из-за Трис, но и из-за Юрая, чья улыбка отпечаталась в моей памяти. Брат моего друга, и мой друг тоже, хотя и не достаточно долго, чтобы его юмор срабатывал на мне, не достаточно долго.

Доктор поворачивает несколько выключателей, его буфер обмена прижат к животу, и машины останавливают дыхание Юрая. Зик трясет его за плечи, и Ханна сжимает его руки крепко, до тех пор, пока ее костяшки не становятся белыми.

Затем она говорит что-то, она опускает свои руки и отходит от тела Юрая. Отпуская его.

Я отхожу от окна, идя первым, а затем бегу, проталкивая себе путь по коридорам, небрежный, слепой, пустой На следующий день я взял грузовик из корпуса. Люди все еще приходят в себя от потери памяти, потому никто не пытался меня остановить. Я еду через железнодорожные пути в направлении города, и глаза мои блуждают по горизонту, но на самом деле не обращают внимание ни на что.

Добравшись до полей, которые отделяют город от внешнего мира, я давлю на педаль газа.

Грузовик мнет высохшую траву и снег под его шинами, и вскоре земля сменяется тротуаром сектора Отречения, и я едва ощущаю течение времени. Улицы все те же,и мои руки и ноги знают, куда идти, даже если мой разум не помогает мне в этом. Я останавливаюсь около дома, возле знака " стоп", с потрескавшейся центральной дорожкой.

Мой дом.

Я иду через переднюю дверь и вверх по лестнице, все с тем же приглушенным чувством в ушах, как будто я нахожусь далеко от этого мира. Люди говорят о боли горя, но я не знаю, что они имеют в виду. Для меня, горе это разрушительное онемение, каждое моё ощущение притупляется.

Я прижимаю ладонь к панели, закрывающей зеркало наверху, и отталкиваю ее в сторону.