Андрей Гребенщиков - Голоса выжженных земель

«Поросеночек выбросил мешок на двор, а сам побежал за кипятком».

Голос совсем рядом, метрах в десяти. А еще чье-то сопение. Зверь? Или ребенок?

«Стал он поливать мешок кипятком и приговаривать…»

Летиция застыла на месте, но слова становились все громче и громче и, наконец, превратились в надсадный хрип:

«Шпарь серого кипятком! Шпарь серого кипятком!»

Светодиод вспорол темноту неестественно белым лучом, прорвался сквозь разделявшие девушку и источник звука метры и… уперся в пустоту, в голую, покрытую трещинами стену. Никого. Ничего. И снова тишина, ни сопения, ни шелеста, страниц, ни…

Что-то было у нее за спиной – чужое, необъяснимое присутствие! Разворачиваясь, Летиция уловила встречное движение, кто-то невероятно быстрый приближался к ней из темного, уже пройденного туннеля, летел прямо на яркий свет фонаря.

«Шпарь!!!»

Женщина, укутанная с ног до головы в черное. Длинное платье, накидка на плечи, платок на голове – все словно плывет, вздымается на ветру. Вместо лица черный провал, тень, за которой пустые глазницы и безгубый оскал. Рядом силуэт поменьше, черт не разглядишь. Бесформенный абрис в светодиодном свете.

Секундная стрелка часов замерла. В межстанционном перегоне Лесопарковая-Новоясеневое на мгновение остановилась вся жизнь, и лишь давно умершие не подчинились всемогущему времени.

«Шпарь!!!» – выкинув вперед левую руку, женщина метнула в неподвижную Летицию детскую книгу. Шелестя страницами, словно набирающая высоту птица, книжка устремилась навстречу девушке. «Шпарь!»

Секундная стрелка дрогнула и рванулась вскачь, нагоняя упущенное. Лю, прикрываясь, инстинктивно вздернула руку, и зажатый в ней пистолет часто-часто застучал выстрелами, пули, царапая стены и пол, с визгом рикошетили, искрами исчезая во мраке. Девушка, не удержавшись на ногах, упала назад. Падая, она выронила фонарик, и тот со смачным стеклянным хрустом врезался в землю. Извечная подземная ночь вступила в свои законные права.

– Мастер Вит ожидает вас, – мертвый голос с той стороны тумана лишен интонации и малейших эмоций. Констатация факта. Мастер Вит. Ожидает. Меня. Приглашение для гостя, которому не рады, но без которого… Я не знаю, зачем понадобился своему врагу-благодетелю.

Жду, когда Стена расступится передо мной. Зря, ничего не происходит. Туман клубится под ногами, монолит, разделяющий мир здесь и там, недвижим. Поднимаю глаза к невидимому небу, укрытому куполом из грязных облаков и вязкого, бурого смога, – кажется, Стена прошивает небесный свод насквозь и уходит за пределы напитанной радиоактивным ядом атмосферы. К самому Богу…

– Мастер Вит ожидает вас, – в стерилизованном голосе слышится нетерпение? Ничего, подождет. Я ждал пять лет, секунды и мгновения уже не имеют значения.

Преодолеваю метры до Стены и касаюсь ее рукой. Вместо ожидаемой холодной тверди чуть теплое, податливое желе – оно неприятно колышется под ладонью, не в силах противостоять силе . Миг – и нерушимая преграда поддается моему напору, рука по локоть проваливается в серую массу. Мерзкое ощущение, словно угодил в гигантский холодец. Однако отступать не собираюсь, Мастер Вит, будь он неладен, ждет меня. И его треклятый Пояс Щорса не посмеет задержать дорогого гостя.

Погрузившись всем телом в мерзостную слизь – она еще и хлюпает или это мое воспаленное воображение? – слышу тот же безжизненный голос.

– Закройте глаза, это облегчит путь.

Что я могу разглядеть в вашем кромешном тумане?

Иду, ничего не чувствуя, – даже ноги не ощущают гравитации и притяжения земли. Я вышел в открытый космос? Распахнуть бы послушно закрытые очи, да веки не слушаются. Интересная форма повязки – собственные веки…

– Мы пришли, – торжественно объявляет голос. – Можете смотреть.

Я в комнате или, скорее, помещении, чьи стены и потолок ускользают от моего взора, – но они должны быть, интуиция настаивает на этом! Зато под ногами твердая поверхность. Спасибо и на этом.

Человек в темном бесформенном балахоне (нет, существо в балахоне ) терпеливо ждет, пока я осмотрюсь.

– Мастер Вит?

Плотный, натянутый на глаза капюшон бездвижен, но утвердительный кивок невидимой головы я отчетливо представляю. Не вижу – представляю!

– Моя покойная супруга передает вам нижайший поклон, – заготовленную много лет назад фразу я произношу без дрожи в голосе, почти равнодушно. Столько раз представлял эту встречу, что горькое обвинение в смерти моей жены утратило силу, острые грани разящих слов затупились и потеряли прежний блеск.

– Зато ваш сын чувствует себя прекрасно, – парирует Мастер Вит. Неужели он улыбается? Или все только кажется?

Пять лет назад Пояс Щорса принял моего умирающего от лучевой болезни ребенка, а Лену, беспомощную, лишенную в борьбе со смертью последних сил, Стена отвергла. Еще четыре дня – вот все, на что хватило моей Елены. Она ушла спокойно, благодаря Пояс за спасение сына, но я простить не могу…

– Почему вы не взяли обоих? – притихший, но не угасший до конца гнев помогает преодолеть усталость и внезапно нахлынувшую апатию. Я слишком давно хотел задать этот вопрос.

Мастер Вит приглашает пройтись, и мы медленно бредем по пустому пространству, окруженному со всех сторон клубящейся непроницаемой для взгляда дымкой. Если это все-таки комната, то она безразмерная.

– Пояс Щорса слишком странное место, чтобы подчиняться человеку, – задумчиво произносит мой собеседник и тут же поправляется: – Или тому, кто когда-то им был… Я выполняю его волю.

– Удобная позиция, оправдывающая любое убийство…

Мастер Вит примиряющим жестом останавливает меня:

– Мы здесь не для оправданий. Твоя боль слишком велика, чтобы уменьшить ее словами, просто знай: Пояс не излечивает больных, только останавливает течение смертельной болезни. Твоя жена навсегда бы зависла над краем пропасти, осталась в пяти минутах от предначертанного ей. Было уже слишком поздно! В тот раз Пояс поступил гуманно, не обрекая несчастную женщину на бесконечное умирание.

– Это… – я захлебываюсь режущими горло словами, гуманность палача слишком сложна для моего понимания!

– Один человек ушел, другой – получил право на жизнь. Это больше, чем ноль, жизнь – весомее смерти. – Мастер Вит останавливается и смотрит на меня в упор. – Ты должник Пояса Щорса. И он призвал тебя, чтобы взыскать этот долг.

Непроглядная темень перехода. Со всех сторон чернильная вязкая ночь, отсутствие света и малейших звуков. Ни шороха, ни дыхания. Летиция все летела и летела вниз, не в силах достичь дна, ощутить спиной честную твердь бетонного пола. На сетчатке ее глаз отпечатался лик той, что лишена всякого лика. В ушах – сквозь абсолютную тишину – звон неумолкающего крика. «Шпарь!»