Виталий Саух - Город. Книга 1 (СИ)

Каждый его шаг отдавал болью в вывихнутой ноге, но страх перед мучительной насильственной смертью был для него причиной, по которой он, превозмогая боль, бежал всё дальше и дальше.

Ему казалось, что прошла уже вечность, когда бесконечные ряды могил внезапно уступили место поляне. Кладбище закончилось, и теперь далеко впереди виднелись частные постройки.

Он ещё раздумывал над тем бежать ли ему к домам, или в сторону городского водохранилища именуемого в народе «Морем», когда этот вопрос решился сам собой — со стороны частного сектора на него уже бежали около дюжины одержимых.

Теперь, всё что ему оставалось — это бежать вдоль песчаного берега, в по время как позади него с вершины пологого откоса один за одним появлялись стремительно настигающие его преследователи.

Он уже едва мог шевелить ногами, когда, наконец, достиг воды. К тому времени ОНИ были всего в пяти-шести метрах от него.

Понимая, что дальнейший бег по берегу для него равен подписанию себе смертного приговора, Филипп резко развернулся влево и побежал к воде.

Уже не помня себя от усталости, Филипп оказался в воде. Неумело перебирая руками и ногами, он стал медленно отплывать от берега, при этом моментально намокшая одежда начала тянуть его вниз, но пока у него не было никакой возможности её сбросить. Его преследователи, похоже, и вовсе ничего не знали о том, как держаться на воде — они просто шли по дну до тех пор, пока вода не скрывала их с головой.

Отплыв от берега с десяток метров, Филипп внезапно почувствовал, как предательская судорога свела его правую ногу. В дикой панике, отчаянно замолотив руками по воде, он стал неумолимо погружаться в толщу. Дно словно мощный магнит стремительно тянуло его тело к себе.

А затем вода равнодушно сомкнулась над его головой.

Клавдия Григорьевна, находящаяся сейчас в фургоне ремонтной машины принадлежащей Тепловым сетям, и мчавшейся по новой кемеровской трассе, за рулём которой сидел её зять Василий, с особым пристрастием изучала собственную ладонь, а точнее то место на ней, за которое пыталась укусить её соседка Прасковья.

Беззубые дёсны Прасковьи не смогли поранить её руку, но оставили на морщинистой коже неприятную прозрачную липкую слизью, а несколько минут спустя, уже сидя в фургоне машины, она почувствовала странное онемение в районе контакта кожного покрова и этой жидкости. Поначалу Клавдия Григорьевна даже не обратила на это никакого внимания, так как всё ещё была слишком напугана происходящим. Кроме того, в тот момент она больше всего заботилась о том, чтобы удержаться на своём месте и при очередном рывке не быть сброшенной с сидения на пол. Если бы это случилось, то её непременно размазало о стенки фургона. По крайней мере, тогда подобная участь ей казалась более чем незавидной.

Однако, после того как Василию удалось вывести машину на загородную трассу, а сумасшедшая тряска и скачки, наконец, прекратились, рука вновь о себе напомнила и бросив на неё случайный взгляд, Клавдия Григорьевна обнаружила подозрительное тёмное пятно на внешней стороне кисти.

Именно с него всё и началось.

Затем появился лёгкий зуд, которой со временем только набирал силу, а не прекратился, как на это надеялась Клавдия Григорьевна.

Через какое-то время к нему присоединилось ещё и жжение.

Вскоре необходимость почесать кожу в этом месте стала практически непреодолимой, и Клавдия как одержимая продолжала скрести потемневшую кожу до тех пор, пока в один момент она не лопнула. К своему ужасу и под тонкой старческой кожей она обнаружила всё ту же почерневшую плоть. Как ни странно из этой ужасной раны не появилось ни едино капли крови.

Но самым жутким и необъяснимым было то, что эти невыносимые зуд и жжение так и не оставили её. Более того, они поднимались всё выше и выше, вслед за стремительно потемневшей кожей на предплечье.

Затем чернота и перекинулась на плечё, а немного погодя и на грудь.

Но и на этом всё не закончилось.

Осознав всю безнадёжность своего положения, Клавдия Григорьевна беспомощно наблюдала за тем, как чернота обволакивала её тело, постепенно подбираясь к голове.

И чем ближе чернота приближалась к ней, тем хуже ей становилось.

Её голова отяжелела, дыхание стало частым порывистым. В глазах заплясали чёрные точки. Зрение начало стремительно падать. В скором времени всё, что она могла разглядеть, представляло лишь небольшое серое пятно перед ней окружённое океаном зловещей тьмы.

И тогда удушливая чернота поглотила её целиком.

Похоже, что безысходность, неотступно следовавшая за Алексеем по пятам долгие годы, наконец-то, загнала его в тупик и подпёрла к глухой стене, и теперь только сама смерть смогла бы гарантированно обеспечить Алексею избавление от всех его бесчисленных проблем разом. От нескольких непогашенных кредитов и ежесекундно растущим по ним процентам. От людей, которые пошли к нему в поручители и теперь по решению суда обязаны были выплачивать его долги. От знакомых, у которых он брал взаймы до тех пор, пока те ещё давали в долг. От алиментов выплачиваемых бывшей жене. От просроченных платежей за съёмную квартиру. И от безумного одиночества.

Отрешенным взглядом Алексей оглядел абсолютно пустую комнату, исключение составляли лишь матрас, брошенный прямо на пол, древняя деревянная табуретка и стопка книг. Эти потрёпанные тома относились к числу тех, что он не смог продать даже за бесценок — в основном это была отечественная классика, на которую спрос в букинистических лавках отсутствовал вовсе, однако за неимением, не только телевизора, но даже и простенького радиоприёмника, для загнанного в эти четыре стены Алексея, они оказались единственным доступным развлечением — и он читал. И не просто читал, а читал запоем, глотая одну книгу за другой. И именно там, в прозе великих мастеров, которая была столь богата на ярких, объёмных персонажей, порой с нестабильной психикой, и склонных к суициду, он впервые нашёл для себя тот единственный выход, казавшийся теперь таким очевидным.

С тех пор идея о самоубийстве не оставляла его ни на мгновение.

Он всецело уверовал в то, что только так сможет освободиться от бремени своего жалкого существования, в первую очередь, ненавистного для него самого.

Это навело его на мысль о том, если он внезапно решиться на этот отчаянный шаг, то должен выглядеть самым достойным образом. Именно поэтому в это утро, впрочем, как уже несколько дней подряд до этого, он принял душ, тщательно выбрился, оделся в чистое бельё, и теперь неподвижно лежал на тонком матрасе, ожидая всплеска саморазрушительной силы, которая была бы способна пересилить его тягу к жизни и, наконец, позволить ему осуществить задуманное.