Эдгар Пэнгборн - Дэйви

— Угу. Отцу Бланду хотелось бы по-настоящему видеть каждого спасенным на утешительных небесах — никакой боли, никакого греха, только постоянное неземное блаженство. Там было бы чертовски скучно без тебя или меня, но он искренне верит, что ему там понравилось бы, и так хотелось бы, чтоб и кому-то еще. И этот мужчина, Дэйви, отказался от прелестей жизни богача, чтобы служить остаток своих дней в качестве ничтожного священника. И, в случае, если ты считаешь, что это пустяки — ну, месяц назад, он поехал вместе со мной в пораженное оспой село, расположенное выше, в Хэмпшере, сопровождая нагруженный продуктами питания фургон для всяких бедолаг, которые могли все еще оставаться там в живых. Кучер фургона не поехал бы без священника, и никто из других паломников не поехал бы, а отец Мордан чувствовал бы своим долгом остаться вместе с ними. Только отец Бланд поехал, и крепостной слуга-кучер, и я — но для меня не было никакой опасности, потому что я перенес эту болезнь в детстве и случайно узнал, что у переболевших ею вырабатывается иммунитет, чему большинство людей не верит, — но отец Бланд никогда не болел оспой. Обладает ли отец Бланд абсолютной истиной?

— Нет.

— Почему?

Ночью, унеся свою свечу, он оставил меня наедине с моими мыслями, прежде чем я смог уснуть, я анализировал и пытался мысленно разрешить трудную проблему, доходя до страдания; но потом меня одолел сон, глубокий и спокойный. Не то, чтобы я был свободен от смятения и неопределенности — я не свободен и сегодня — но то, что Майкл делал со мной в то утро, было, в конце концов, очень изящным способом ведения спора, вынуждая лишь, чтобы я думал сам — как поступала мадам Лора, действуя иным манером. Я сказал:

— Ну, Майкл, думаю, это потому, что абсолютная истина либо вообще не существует, либо ее невозможно постичь. Если, например, человек храбрый и великодушный, не обязательно означает, что он мудр.

Помню, некоторое время мы продолжали путь молча, но это длилось недолго — Майкл взял меня под руку и сказал, не улыбнувшись:

— Сейчас ты имеешь дело с персоной, которая может принять тебя временным членом в Общество Еретиков. Ты все еще желаешь этого?

— Ты сам? Ты имеешь такую власть?

Тогда он усмехнулся мальчишеской улыбкой.

— В течение шести месяцев, но за все это время, до сего дня я не нашел никого, кто соответствовал бы требованиям. Не хотел бы вводить тебя в заблуждение, но мне самому пришлось подождать до утра. Только временно — большее не в моей компетенции, но в Олд-Сити я гарантирую тебе радушный прием, и ты познакомишься с другими, которые могут продвинуть тебя дальше. Они устроят, чем ты будешь заниматься, кое-чего ты сразу же не поймешь. — Все, что я мог сказать, это, запинаясь, выразить благодарность, на которую он не обратил внимания.

Мы остановились там, на освещенной солнцем дороге, и я заметил, что не мог больше даже слышать паломников, которые ушли вперед. Это было открытое спокойное место, где дорогу пересекал ручеек через водопропускную трубу и, извиваясь, направлялся в поле. Спор Бланда с Морданом доносился слабее, чем пыль на легком ветерке, но я спросил:

— Должны ли мы догонять их?

— Что касается меня, — ответил Майкл, — мне нет больше пользы от них. Я имел бы удовольствие от путешествия с ними, если бы только получал исключительное наслаждение, слушая пение: «Свят, свят, свят», исполняемое на оксфутском диалекте английского языка под аккомпанемент гитары, но теперь я охотнее бы продолжал путь в Олд-Сити без всякой компании, кроме тебя, — если тебе понравится такая мысль. У меня есть деньги и я умею обращаться с этой небольшой шпагой, что компенсирует мне недостаток мускульной силы. Я не ориентируюсь среди дикой местности так, как ты рассказывал мне прошлой ночью, но отсюда до Олд-Сити все время дороги и безопасные гостиницы. А ты как думаешь?

— Именно этого и мне бы хотелось.

Он изучающе посмотрел на ручей, исчезавший в более высокой растительности на некотором расстоянии от дороги.

— Те ивы, — спросил он, — вдали, с другой стороны тех зарослей… вероятно, они означают заводь, Дэйви? Мне бы хотелось окунуться, чтобы смыть мордановский первородный грех.

Думаю, что впервые я слышал упоминание священника без титула. Сначала я почувствовал леденящий испуг, потом свежесть удовольствия, потом, конечно же, прохладный ветерок изумления.

— Там должна быть заводь, — ответил я, — иначе они вряд ли росли бы такой купой…

Могла бы быть какая-то опасность в густой траве, но там оказалось безопасно, когда мы проскользнули сквозь заросли — паломники сразу стали давним прошлым, а затем и вовсе оказались забытыми — и нашли заводь. Я начал догадываться о Майкле, но не полностью, пока не увидел, что нетерпеливо сброшенная рубашка обнажила нелепую повязку, перевязывавшую верхнюю часть груди. Потом было снято и это, высвободив небольшие женские груди.

Она осторожно сняла рапиру, но только не мешковатые штаны — те она сбросила и отшвырнула ногой. Тогда стала рядом со мной, сама серьезность и погруженная в мысли прелесть, гордая стройностью своего коричневого тела, совсем обнаженная. Видя, что я был слишком изумлен и слишком влюблен, чтобы пошевелиться, она коснулась голубоватой татуировки на своем предплечье и сказала:

— Это ведь не беспокоит тебя, не так ли, Дэйви? Аристократия, каста… это ничего не значит среди еретиков.

— Это не беспокоит меня. Ничто не должно очень беспокоить меня, если я смогу быть с тобой всю остальную часть моей жизни.

Помню она протянула свою золотистую руку к моей груди и слегка подтолкнула меня, мельком взглянув на заводь, и улыбнулась в первый раз с тех пор, как она разделась.

— Кажется ли она тебе достаточно глубокой? — спросила меня Ники. — Достаточно глубокой, чтобы нырнуть?

Шесть лет назад я описал этот последний эпизод и отложил мое перо, чтобы зевнуть и с удовольствием растянуться, вспоминая заводь, и тихое утро, и любовь, которой мы занимались на освещенной солнцем траве. Я надеялся примерно через день вернуться к этому занятию, и написать, вероятно, еще несколько глав, несмотря на мое ощущение, что я уже закончил главную часть истории, которую намеревался рассказать. Я думал, что буду продолжать писать, проживая одновременно здесь, на Неонархеосе, и в этой нашей воображаемой гостинице на невидимой стороне вечности, или где-либо еще, где вы предпочтете, чтобы я находился, — кем бы вы ни были — о многих событиях, относящихся к более позднему времени.

В частности, я намеревался рассказать о двух годах жизни, которые мы с Ники провели в Олд-Сити до того события, что произошло с нами на шутовском празднике. Но это уже другая книга. Думаю, постараюсь написать ее, после того, как «Морнинг Стар» уплывет снова, и я вместе с ним, но, может, я не буду в состоянии сделать этого — не знаю. Мне тридцать пять, поэтому, очевидно, я не тот самый человек, который написал вам те двадцать четыре главы, когда Ники находилась не дальше, чтобы написать сноску и поцеловать меня. Я оставлю то, что написал о моем прошлом, с Дайоном, когда я уплыву.