Андрей Валентинов - Механизм Времени

...Неужто весь? И Лувр не пожалеют? Весь, уверяем вас! С Буа де Булонь. А тут — шесть пуль, ерунда. Хорошо, мадам-месье, один раз вскрикните: "ай!". Для слишком впечатлительных: два раза — "ой!". И хватит. Живы? Живы!

— Полици-и-я-я-я-я!..

Стражи порядка гуляли где угодно, только не здесь. Как и врач — к которому тоже взывали, хоть и с меньшим пылом. Пострадали, не считая разбитых окон, двое. Смешно сказать! — двое. Очень подозрительный иностранец и...

Женщина лежала без движения. Дышала — кровь пузырилась на губах, искаженных болью. Пальцы с длинными, ярко-красными ногтями царапали грязный булыжник. Скрип — ужасный, доводящий до истерики.

— Доктора! Доктора-а!

Время текло из вскрытых жил. Зеваки, видавшие виды, в мыслях сочиняли восхитительно-страшные байки. "...На моих глазах, бедняжка!.. простонала напоследок, и угасла, как свеча. Красавица..."

— Помогите, князь!

Одной рукой Эрстед пытался затянуть узел самодельной повязки на ране. Не получалось. Волмонтович без лишних слов взялся за концы тряпки, потянул. Есть! Сломанная кость мозжила, в висках набатом стучала кровь. По телу катился озноб — авангард грядущей горячки.

— Что с ней?

Отвечать князь не стал, ввиду полной очевидности ответа. Сейчас его занимало совсем иное. Они в ловушке — в каменном мешке, под небом, желтым от фонарного газа. Надо уходить — немедленно, бегом, не тратя времени на умирающую даму, которой нужен не врач, а священник.

Тем более, ни врача здесь, ни кюре.

— Я... Я посмотрю.

Эрстед хотел склониться над раненой, но князь не позволил. Вернул на нос чудом уцелевшие окуляры; прислонил к столику трость, бесполезную в данном случае. Присел на корточки рядом с женщиной в маске.

Коснувшись шеи — там, где синел ручеек вены, — он ощутил ровный, еле заметно пульсирующий холод...

— Добро пожаловать домой, братец!

Черные губы взорвала усмешка. Пальцы, изящные и тонкие, сжали руку князя. Вцепились в запястье — не отодрать! — красные ногти. Волмонтович вздрогнул, словно его обожгло пламенем, рванулся назад; поднял вторую, свободную руку, защищая лицо. Но удара не последовало. Пальцы-клещи усилили нажим, ослабели, разжались; отпустили...

Сгинули.

Осталась лишь боль от нелюдского захвата.

Боль осталась, но что-то исчезло. Князь попытался сообразить, что именно. Не успел. Порыв ледяного ветра взметнул ночь, как осеннюю листву. Женщина вскочила — бурая корка на лице, вечернее платье испорчено, пронзено шальной пулей напротив сердца. В пальцах, будь они прокляты — браслет.

Тусклый блеск.

— Я положу этот алюминиум тебе в гроб, братец-дурачок. До встречи!..

Пин-эр вновь опоздала, замешкалась — второй раз за эту безумную ночь. Китаянка набегала от дома, видела, знала, как сбить куан-ши с ног, если не удастся сразу вырвать у нее добычу... Нет, зря, все зря! — узкое, змеиное тело ввинтилось в небеса, зимний вихрь смел с булыжника пыль, грязь, кровь...

— До встречи, сестренка! — шепнул, дрожа от ненависти, Волмонтович. — До скорой!

— Браслет! Что с браслетом?

Эрстед опустил пистолет. Куда стрелять? в кого?! Разве что пустить пулю себе в лоб. Он сглупил, попал в ловушку — мальчишка! щенок!.. ученик. И сам едва не погиб, и спутников подставил.

— Сломала, — князь глядел на опустевшее запястье, качал головой. — Замок сломала, двумя пальцами. Сильна, курва! Я... Я ранен, Андерс.

— Вылечим! Казимир, ты же знаешь...

— Я очень скверно ранен. Ее кровь смешалась с моей. Боюсь...

На тыльной стороне ладони кровоточила не рана — глубокая царапина. Ногти прорезали кожу, чужая кровь залила руку. Со стороны взглянуть — пустяк, безделица. Промыть водой, залить спиртом. Но Эрстед даже не попытался спорить. И успокаивать друга не стал.

Нечем.

3

Когда нет тем для разговора, поминай погоду.

Гере Торвен окинул взглядом горизонт, затянутый тучами. Кажется, до грозы недалеко. Свинцовая вода в мелкой ряби. Стылый ветер, низкое небо валится на голову. Июнь называется!

— Обсерватория обещала "ясно, без перемен". Говорят, у англичан принят закон о смертной казни за неверный прогноз. А я еще думал: что у них есть хорошего, кроме пудинга?

— Ага...

Ответ Эрстеда не удовлетворил Зануду. Помощник гере академика слишком любил порядок. И логику. Живи Торвен в средневековой Окситании, по примеру трубадуров объявил бы ее своей Прекрасной Дамой.

Дама была недовольна паладином.

— Не сходится пасьянс, полковник. Если и впрямь Филон начал войну — вас бы уже похоронили в Париже. На кладбище Монпарнас, с оркестром, с грудой цветов. Ты лег бы первый. Выходит, Филон не бил? — по носу щелкнул, для памяти.

— Филону не нужен мертвец, дружище. Ему нужен подранок — чтобы привел к гнезду. Об Эльсиноре он, скорее всего, не знает. Вернее, о начинке нашего Эльсинора... Да, лучше бы мы не появлялись в Дании. Но нам не оставили выбора. Князь умирает; мы, считай, опоздали.

Гере Торвен переглянулся с Прекрасной Дамой. Логика сокрушенно вздохнула.

— Князю требуется врач, полковник. Врач — а не твоя, извини за прямоту, лаборатория. Не в обиду будь сказано, но ты слишком увлекся...

— Чем?

— Экзотикой. Упырей не существует. Оборотней — тоже. Привидений. Баньши. Мальчиков-с-Пальчик. XIX век на дворе — уж прости, что напоминаю.

— Упырей не существует, — кивнул Эрстед. — Однако случаются редкие, неизвестные современной науке болезни. Которые требуют нетрадиционных методов лечения.

— Шаманских плясок?

— Нет. Скажем иначе: электрического воздействия и... алюминиумной блокады. Я не одинок, дружище Торвен. В госпитале Санпетриер мсье Дюпотэ уже десять лет практикует лечение магнитами. Врач Климес не боится вслух говорить об электробиологии. Три года назад Жюль Клокэ делал доклад в Медицинской академии — об успешном использовании месмеризма, как анестезии во время операций. Он излагал факты, а господа академики кричали, что пациентка Клокэ притворялась. Нарочно, дрянь этакая, не чувствовала боли! — чтобы досадить академикам... Ты любишь Гёте? "Мы все имеем в себе нечто от магнетических или электрических сил, и сами, подобно магниту, производим отталкивающее или притягательное воздействие..." Кстати, в жизни случаются не только редкие болезни. Видишь?

Он указал вперед, на рябь Эресунна.

— По курсу, чуть левее.

Торвен вначале не понял. Удивился, решил, что пора задуматься об окулярах. Серое и серое, рябь и...

...Зеленое!

Пролив, знакомый с детства. Две морских мили в ширину, если смотреть со стен Кронборга. Глубина на фарватере — двадцать пять футов. Вода — глянцевитая за кормой, по носу напоминает "гусиную кожу". Да, есть зеленое пятнышко... Пятно. Оно растет! Справа — второе, третье!..

"Травяные лужайки" в кружевной белой кайме.